— Когда? — строго уточняет мама.

— Восьмого марта, — сочиняю на ходу. — Представь себе, тоже хотели сделать сюрприз!

В динамике повисает многозначительная тишина, а я удручённо думаю, как буду выпутываться из всей этой паутины лжи. До восьмого марта всего три недели. В крайнем случае, скажу, что у меня роман с женатым мужчиной, который снимает мне квартиру, и это объяснит, почему я не хочу его им представлять.

— В следующую субботу, — категорично заявляет мама. — У отца день рождения. Вот и отметим все вместе. Ждем вас к трем часам. Не опаздывайте, пожалуйста.

— На даче или в городе? — озвучиваю вопрос упавшим голосом.

— На даче. Отец баню натопит, семгу на гриле приготовит.

— Хорошо…

— Не слышу энтузиазма в голосе. У тебя точно все хорошо?

А ты и не спрашивала, хорошо ли у меня, мам.

— Отлично, жду с нетерпением встречи, — говорю вслух.

— Олеся, пожалуйста, больше никаких сюрпризов, — смягчившись, отвечает мама. — Мы с отцом места себе не находим, когда ты что-то от нас скрываешь. Сама понимаешь, какие сразу мысли лезут в голову.

— Извини, мамуль.

— Извиняю, — слышу в ее голосе улыбку и облегченно выдыхаю. — Как ты себя чувствуешь?

— Лучше всех.

— Слава богу. Помнишь, что в мае обследование?

— Помню, мам, — глухо отзываюсь я.

— А Виктора предупредила?

Черный внедорожник впереди начинает наконец-то двигаться, спасая меня от очередной неминуемой порции лжи.

— Прости, мамуль, надо ехать. Созвонимся на днях. — быстро попрощавшись, я сбрасываю вызов.

Бессмысленно пытаться объяснить… Они не поймут. Никто не поймет. Пока не окажется на моем месте, а я свое место худшему врагу не пожелаю.

В квартиру Кравцова я захожу абсолютно разбитая и придавленная грузом непреодолимых обстоятельств. Вот уж не думала, что когда-нибудь окажусь в безвыходной ситуации, в которую загнала себя сама. Своим же враньем. Мне тошно от мысли, что однажды все узнают, какая я трусиха.

Сделав себе кофе, сажусь за столик в гостиной зоне. Пью большими глотками, не чувствуя ни вкуса, ни аромата, и даже не морщусь, неосторожно ошпарив язык. Задерживаю взгляд на разваленных на столе книгах. Полночи зубрила, готовилась к зачету, потом вырубилась на диване. Утром проспала и ускакала в универ, не прибрав за собой. Зачет, слава богу, сдала. Не зря мучилась.

Внезапно ловлю себя на мысли, что отчаянно хочу позвонить Саше, просто так, без повода, услышать его низкий, немного раздражённый голос, спросить думает ли он обо мне, когда на душе тошно, и заодно убедиться, что мы все еще есть друг у друга. Несколько минут я колеблюсь, неотрывно гипнотизируя взглядом свой телефон, и решительно отбрасываю навязчивую мысль. Кравцов говорил, что у него сегодня серьёзная операция, которая продлится несколько часов. Он там чью-то жизнь сейчас спасает, а я со своей ерундой.

Мобильник вдруг оживает сам. Сердце подскакивает в груди, на губах расцветает счастливая улыбка, и мир снова обретает яркие оттенки, перестав быть удушливо-серым и тоскливым. Я чувствую себя легкой-легкой, словно бабочка, сотканная из цветочной пыльцы, и воздушной, как мыльные пузырьки…

— Здравствуй, Алесия. Я в Москве, — произносит совсем не тот голос, который я ожидала услышать.

— Привет, Вик, — не слышу собственного голоса. В ушах стоит треск лопающихся пузырьков и отчаянное трепыхание сломанных крылышек. Всего секунда до стремительного падения, но я не забуду это мгновенное ощущение невесомого парения. И вряд ли захочу когда-нибудь повторить… без дополнительной страховки.

— Ты слышала, что я сказал?

— Ты в Москве, — повторяю онемевшими губами.