– Не уходи, а? – попросил Рыцарь. – Мне во как надо! Победить надо.

– Ну так побеждай! – рявкнул Дракон. – Чего телишься?

– Боюсь я! – сказал Рыцарь. – Ты вон какой здоровый.

– Ну так иди домой! – вновь рявкнул Дракон.

– Не могу я. День Влюбленных сегодня. Никак мне нельзя без победы, – покачал головой Рыцарь.

– Ну так иди и скажи, что победил. А я – никому-никому. А в доказательство… не знаю. Ага. У меня клык выпал – где-то в пещере должен валяться. Поискать? – предложил Дракон.

– Н-е-е, – опять покачал головой Рыцарь. – Не пойдет клык. Сегодня День Влюбленных. Мне бы сердечко вырезать…

– Вообще офигел уже, – возмутился Дракон. – Сожру ведь сейчас за наглость.

– Стой! Не надо жрать. Я придумал, – крикнул Рыцарь. – Я камень найду какой-нибудь. Скажу, что у Дракона каменное сердце было. Женщины ведь в Драконах не рубят вообще ничего.

– Хммм… Хитер, – одобрил Дракон. – Ну… Пока, что ли?

– Пока. А еще один вопрос можно? Один всего, – попросил Рыцарь.

– Ну? – выдохнул Дракон.

– А почему ты меня не съел? Ведь мог же запросто, – поинтересовался Рыцарь.

– А-а. День Валентина же сегодня, – сказал Дракон. – Знаешь, сколько Рыцарей тут было за последнюю неделю? Объелся я. Тошнит уже от дураков.

Однажды Петровичем был обнаружен странный забор на пересечении двух улиц, настоящие названия которых были утеряны, наверное, еще до основания города в этом месте.

Улица, что убегала от Петровича вперед и назад, испокон веков именовалась Менделеевской. Разумеется, до рождения Менделеева она, скорей всего, называлась Шаромыжнической или еще как-нибудь, но после того, как Менделеев стал знаменит, улица моментально превратилась в Менделеевскую.

– В честь Менделеева, разумеется! – восклицал любой заезжий человек.

И, как правило, не угадывал. Потому что улица так называлась в честь распивочной, что всегда находилась на этой улице.

– Водка! Точно! – восклицал опять тот же самый любой заезжий человек.

И ошибался еще раз. Никакой водки. Только вино наливом и на месте из граненых стаканов, изгрызенных не одним поколением выпивох.

– Опа… Так Менделеев к вину не имеет никакого отношения! – восклицал неугомонный турист.

И ошибался в очередной раз. Потому как в распивочной с вином химичили всегда. Аш-два-о, понятное дело, лилось безо всякой химии и по рецептуре предков. А вот добавки для вкуса и крепости – тут и сам Менделеев вздохнул бы от зависти. В вине было все. Спившийся учитель физики, завсегдатай распивочной, убил двадцать лет на ежевечерние исследования в попытках на глазок определить присутствие изотопов естественных радиоактивных элементов в предлагаемом вине и добился-таки успеха. Всего-то за два дня до потери рассудка, на почве непонимания общественностью и беспробудного пьянства.

Поэтому всех продавцов вина из этой распивочной называли не иначе как Менделеев.

И улица была Менделеевской. Потому как едва ли не каждый половозрелый мужчина, встреченный на этой улице, либо только что слезно попрощался с Менделеевым, о чем свидетельствовала его поступь, либо направлялся на встречу с Великим Химиком.

Улица, что пересекала путь Петровича, буквально на следующий день после появления Шаромыжнической, именуемой впоследствии Менделеевской, стала Отливочной.

– Из-за того, что располагалась близко к лаборатории Менделеева! – смеялся заежий турист. И наконец-то был прав.

Жители улицы постоянно отлавливали клиентов Менделеева в процессе, давшем название улицы, стыдили их всяко и били крепко, но в своей Священной Войне терпели поражение изо дня в день, из года в год, из десятилетия в десятилетие. Уж они-то точно знали, что улица называлась Огородной, но, кроме них, это знание не передавалось никому. Поэтому разговор с таксистом звучал примерно так: