Ричардсон тоже расценил роман Филдинга как «распутную книгу», а Сэмюел Джонсон довольно невежливо обозвал автора «болваном» и утверждал, что тот – «бездарный мошенник». Джонсон утверждал также, что у Филдинга низменный взгляд на жизнь, словно у «гостиничного конюха».

Однако иногда я задумываюсь, а что если бы Джонсон поближе узнал Филдинга: не был бы он им очарован так же, как Уилксом[28], а, быть может, даже согласился с мнением Гиббона, что рыцарственность романа «Том Джонс», его удивительно точное и филигранное изображение человеческих нравов «переживет Эскориал и Орла Австрийских Императоров». Конечно, защитникам романа не следует чересчур усердствовать в его «отбеливании» – ведь эпизод с Молли Сигрим не только литератору, но и человеку с самым элементарным представлением о приличиях может показаться довольно непристойным, но, с другой стороны, только человек с вывихнутыми понятиями о морали способен воспринимать Филдинга как писателя, который оказывает разлагающее влияние на человеческую природу. Не слишком веруя в ее святость, он, тем не менее, проповедовал естественные и вполне достижимые добродетели и сам был образцом честности как писатель и как судья. Отказавшись от самообогащения с помощью обычных тогда, но не вполне честных имущественных конфискаций, Филдинг стал вдохновителем антикриминальной кампании, оказавшей благотворное и длительное влияние на жизнь Лондона.

Трудно сказать, что явилось причиной его ранней, всего в сорок семь лет, смерти – чрезмерное трудолюбие или столь же усердное чревоугодие, но мы узнаем из его последнего произведения «Поездка в Лиссабон», куда он отправился в надежде поправить здоровье, что даже когда его дни были сочтены он сохранял благородство и храбрость духа.

В «Поездке» есть эпизод, который мне кажется самым замечательным отображением веселой правдивости Филдинга. Он рассказывает нам как поссорился с капитаном корабля, грубияном и задирой, и пригрозил ему, что на законном основании может привлечь его к ответственности, после чего тот запросил пощады: «И я сразу же его простил, – пишет Филдинг, – но на этих страницах, чтобы меня не сочли за глупца, возглашающего хвалу самому себе, я решительно отказываюсь от комплиментов. Мое прощение было вызвано не великодушием, продиктованным умом или христолюбивой благодатью. По правде сказать, я его простил по причине, которая всегда делает людей сговорчивее и добрее, если они к тому же не глупцы: я его простил потому, что мне самому было так удобнее и легче».

Ну можно ли не полюбить столь непритязательного, искреннего, доброжелательного, искушенного в житейских делах человека да еще такого мудрого?

Одна из компенсаций за продолжительную болезнь такова: когда температура не очень высокая, а запястья в силах удержать книгу, больной располагает исключительно благоприятным временем для чтения. Это особенно ценится теми, чье дело – обозревать книжные новинки, а значит, сей профессионал большую часть жизни читает не то, что хотелось бы, а груду хороших, плохих и никаких сочинений, присылаемых ему на рецензию издателем… Разумеется, многие книги, которые читаешь по обязанности, тоже могут доставить удовольствие, но, знаете, чтение по собственному выбору – нечто совсем иное. Такой роскошной возможностью я и наслаждался несколько месяцев из-за довольно сносной болезни, и одной из вновь прочитанных книг был «Айвенго» сэра Вальтера. Роман оказался в моей спальне как раз в то время, когда один умный автор объявил, что произведения Вальтера Скотта