– С вами все в порядке?

Стоило мне переступить порог дома, он ненадолго исчез, а затем вернулся с полотенцем и сунул его мне.

– Вот, вытирайтесь.

В кои-то веки проблемы были не у него, а у кого-то рядом – у меня! Это стало важным прорывом. Многие молодые специалисты, как и я в то время, слишком серьезно относятся к роли профессионала. Они стараются казаться настоящими экспертами и навязывают пациентам свое мнение. Или что еще хуже, они мнят себя спасителями и ведут себя так, будто они с пациентом лучшие друзья. Вероятно, я пытался быть умным и незаурядным терапевтом, который непременно добьется успеха. Но, к моему изумлению, прогресса я достиг отнюдь не благодаря стараниям, а в тот момент, когда забыл про геройство, сбросил маску и внимательно прислушался к Марио.

Быть собой и внимательно прислушиваться к пациенту не так просто, как кажется. В повседневной жизни мы порой так глубоко погружаемся в себя, что пропускаем мимо ушей то, что говорят окружающие. Но если психотерапевт остается глух, он совершает большую ошибку. Независимо от образования и профессионального опыта, у всех психологов есть свои слепые зоны, о которых важно помнить. Анализ собственного поведения и установок – это важная часть работы. Во время супервизии я понял, что тайное желание быть спасителем и было моей слепой зоной. Только распознав в себе карикатуру на спасителя, я смог изжить ее из себя.

Я работал с Марио больше двадцати лет назад. С тех пор я постоянно нахожусь в академической среде; сейчас занимаю должность профессора клинической психологии и психоанализа в Гентском университете Бельгии, а также веду частную практику. Психоз остается главным направлением моей работы – как научной, так и лечебной. Главный урок, который я усвоил, заключается в том, что хороший психотерапевт должен отбросить личные мотивы и стараться уловить то, что пациент пытается выразить словами и действиями. Это может быть сложно, ведь речь бывает обрывистой, переживания пациента – далекими от реальности, а молчание – гнетущим. Порой это разочаровывает, но, если принять тот факт, что по-настоящему понять другого очень сложно, становится чуть легче. Даже сконцентрировав все внимание на проблеме человека, вы все равно что-то упустите. Только если мы признаем этот недостаток и решим, что это наша отправная точка, мы можем рассчитывать на настоящий контакт^>3.

Как бы там ни было, нам с Марио стало проще общаться только после того, как мы признали этот недостаток. Пусть и благодаря тому, что Марио время от времени с улыбкой вспоминал, как я растянулся в грязи у него во дворе. Мое падение позволило Марио сделать шаг навстречу. Когда наш разговор заходил в тупик, он любил вспоминать тот забавный случай, и вскоре беседа продолжалась своим чередом. Это был самый что ни на есть прогресс, потому что прежде именно в такие паузы у него начинались галлюцинации.

Связь между людьми строится на историях, которые они друг другу рассказывают. Истории о прошлом, о том, кто они и чего хотят. Марио было трудно спокойно рассказывать о своей жизни. В подростковом возрасте настал момент, когда он окончательно запутался. Марио утратил слова, которыми он мог бы описать то, что с ним происходит. Во многом причиной тому послужил синдром Дауна, от которого страдал Марио и который сильно ограничивал его речь; однако он с легкостью мог поддержать разговор на многие темы. На самом деле это произошло из-за того, что некоторые темы, затрагивающие любовь и сексуальность, были недоступны для обсуждения. И в такие минуты внутреннее напряжение, выражавшееся в галлюцинациях, подавляло Марио. Слова, которые позволяли ему связать происходящее в душе с тем, что происходит вокруг, слова, которые превратили бы рой мыслей в тему для обсуждения и открыли возможность объединиться с окружающими, – все они внезапно исчезли. Они попросту покинули его.