Сизым светом проникал через окна день. Для Еленского он никак не заканчивался. Ему даже дышалось тяжело: с вязким, повиливающим чувством где-то в груди. Он думал лишь о том, как бы быстрее бы заселиться, в тишину номера, в прохладу постели, способной вытянуть из него всю серую усталость.

Владимир не спал вторые сутки.

Совсем молоденькая девица в белой накрахмаленной рубашке приветливо объясняла что-то посетительнице в объёмистом пуховике. Пластиковый, даже не сенсорный бейджик, без встроенного ИИ, испещрённый мелкими царапинами, совсем поник, пряча имя и должность своей нервной обладательницы. Второе кресло администратора пустовало. Его девственная вздутость рассеивала в Еленском маревую надежду на скорое заселение. В провинции совсем иной темп жизни и совсем иные обычаи. Иной сервис.

– И вы ждёте? И я вот, – обратился к нему на ломаном кабардино-балкарском впереди стоящий мужчина. При этом, оборачиваясь, он успел проехаться локтем по шелестящему пуховику дамы и встать ногой в снежную кашицу. Дама шикнула, но вернулась к склоке.

– Именно, – ответил Владимир на русском.

Дама заругалась громче. Владимир, хищно, вылавливал нить их диалога.

– О, свояк! Я тоже русский, но по вам так и не скажешь. Одеты вы как местный барон. Нет, целый Лорд! Я-то подумал, что вы кавказец. Глаза чернючие, породу видно, да и возраст вам идет. Пятьдесят поди…Нос, правда, прямоват… Но так даже лучше.

Еленский всё ещё наблюдал за проблемой у рецепшена.

– Здесь много наших, – продолжил уже на родном незнакомец. – Ух, как вечерочком разгуляемся, да?

Еленский мазнул взглядом и по правильным, но совершенно неприметным чертам лица собеседника, и по глинистому цвету беззаботных глаз и по взлохмаченной чёлке; вывел возраст около тридцати пяти, а потом уже по делу осмотрел лестничный марш – узковат, не разминуться; должно быть, для персонала. А в номера – непременно с другого входа. Так должно быть у всех элитных заведений, и даже здесь…

– Мне ненадолго, – продолжал незнакомец. – Я так. По-быстрому.

– Вселяете надежду.

– Пётр Ибрагимович Гессенский, – он охотно протянул руку с растопыренными коротенькими пальцами и потряс ею в воздухе. Его губы растянулись в приветливую дугу. – Будем знакомы!

Предварительно помедлив и не снимая перчатки, Еленский руку эту пожал. Припоминал, что и среди “форбцевцев” Гессенские были, вот только то ли в прошлом, то ли в позапрошлом столетии разъехались по Европе, а ветвь русская выродилась лет двадцать тому назад. Вряд ли перед ним представитель династии…

– Владимир Александрович, – представился Еленский.

– Отлично! Мне кажется, наша встреча не случайна. Ну не символична ли она! Я вот вышел поинтересоваться, будут ли сегодня десерты, а то Алёнушка ведь обещала напечь эклеров! И вот познакомился с вами! Ах, какие замечательные эклеры! Вам тоже понравятся! Моя Алёнка печёт их ну просто великолепно! Вы с ней ещё не познакомились, наверное, хотя, быть может, слышали уже. Слышали же? Ну?

– Не слышал, Пётр Ибрагимович.

– А зря! – возгласил он. – Вчера она их так и не испекла. Знаете форс-мажор, форс-мажор! Вчера телевидение перестало работать, вот Алёночка и отвлеклась. Как-то там покрутила, подделала, антенну придержала. Она в этом деле на все руки мастер! А так бы – испекла! Говорю вам…

– Женщина и мастер…, – бровь Владимира неодобрительно взлетела вверх.

– Ещё какая! Повариха что надо! Чинит похлеще электриков. С сантехникой дружит. И даже слесарные работы! А как-то оказалось, что она и грузовик умеет водить! Вот удивила-то она меня. Я-то моряк, знаете ли, дома не так часто бываю. Но зато капитан атомного ледокола!