Забираюсь обратно в салон автомобиля, поддавшись инстинкту. И это очень похоже на меня: желание помочь, утешить, дать совет, но сейчас все немного иначе. Ей все это не нужно, по крайней мере от меня. И я это понимаю, да вот только принять не могу. Не получается. Ясмина вздрагивает и опускает телефон, прижав экран к бедру. Жалость стекает холодком по моему горлу, лишая возможности заговорить первым. Мне не нравится видеть ее такой.

– Ты что-то забыл? – Ее голос подрагивает, голова опущена, а лицо скрыто за ниспадающими темными волосами.

– Нет.

– Ярослав, не стоит, – вымученно произносит она. – Я в порядке. Ты иди, друзья ждут.

– Ты не в порядке. И именно поэтому я не хочу уходить.

Ясмина облизывает губы. Между ее бровей появляется напряженный бугорок. Она с трудом сдерживается, чтобы не заплакать, и это кажется куда честнее, чем в пятницу. Куда откровеннее. Боль так сильна, что ее не унять даже силой воли? Да что там у нее случилось?

– Я могу чем-то?..

– Нет! – раздраженно рявкает она, но мигом смягчается, переходя на сбивчивый шепот: – Извини. Я сегодня не… мне нужно…

– Дела сильно важные?

– А незаметно?

Заметно. И меня волнует, куда она собирается направиться, чтобы решить свои дела. Одиночество часто переоценивают, когда речь идет о душевной боли. Разделить ее с кем-то – лучше, чем бороться в одиночку, потому что не у всех хватает сил на любовь к себе. Ненавидеть и винить куда легче, только последствия самобичевания обычно неутешительные.

– Встречаешься с кем-то?

– Хочу побыть одна.

– Вот это я точно заметил, – произношу вполголоса, вспомнив последние полтора часа.

– Прости. Я веду себя как сука, да? – пристыженно спрашивает она, и это совсем не то, чего я хотел добиться. – Наверняка теперь твои друзья будут считать, что начальница у тебя та еще змеюка.

– Не будут. Ты не…

– Ярослав, – перебивает она, и ее тяжелый вздох падает железной сеткой на мою грудь. – Спасибо тебе за поддержку, но… не нужно. Правда.

– А что нужно?

– Ничего.

– Так не бывает. Всем что-то нужно.

– Зачем ты… зачем это делаешь?

– А почему нет?

Ясмина ерзает в кресле, по всей видимости судорожно пытаясь придумать какой-нибудь железобетонный аргумент, чтобы отделаться от меня, но ничего не выходит. На самом деле она уже давно могла бы просто выпроводить меня и уехать, но что-то ее все-таки останавливает. Вот и зацепка. Она хочет остаться. Хочет, но боится признаться в этом даже себе. Ей нужна поддержка, правда, принять ее для Ясмины – значит проявить слабость. Да у меня тут девочка-самурай. И все же в первую очередь девочка, которой очень больно.

Жду еще пару секунд, а после тянусь немного ближе и заговорщически понижаю голос, чтобы дать ей понять – мы заодно:

– Знаешь… здесь есть одно местечко. Тихое и уединенное. Скамейка под ивами на краю базы. Хочешь, я тебя туда отведу?

– Чтобы я могла прорыдаться в приятной обстановке? – горько хмыкает она. – А ты будешь гладить меня по голове и говорить: «Все будет хорошо»?

– Да, могу, – отвечаю серьезно.

– Я пошутила.

– А я – нет.

Она приподнимает голову, бегает взглядом по моему лицу, и я замечаю, как учащается ее дыхание. Она волнуется? Или это я ее волную? Ей понравилась идея? Или же она в секунде от того, чтобы послать меня?

– Что за… что за геройство? – недоуменно хмурится Ясмина.

И снова мое поведение ее удивляет. Что там за друзья у нее были? Какие люди окружали? Почему обыкновенная доброта кажется ей странной?

– Хобби такое, – отвечаю, не сводя с нее взгляд.

– Спасать несчастных?

– Помогать тем, кто мне небезразличен, – уточняю я.

– А я здесь при чем?

– Мы ведь… – вот сейчас мне нужно быть очень осторожным, – работаем вместе.