Я выдавил улыбку, надеясь, что она хоть немного успокоит встревоженную моим поведением Яну. В конце концов, я пригласил ее не для того, чтобы поднимать нервы, а чтобы провести вечер в хорошей компании и отвлечься самому.

– Нет, спасибо. У меня уже все готово, – я кивнул на стул. – Садись.

Моя гостья скромно улыбнулась и уселась за стол, на котором уже стояли два блюда с пастой, салатник, нарезка с сыром и чудом уцелевшие фужеры.

Я открыл холодильник и достал оттуда купленную сегодня бутылку белого вина. Оглянулся на Яну, которая вытащила из лежавшей рядом с ней упаковки салфетки и уложила их сначала возле моей тарелки, а затем – возле своей.

– Будешь? – поинтересовался я, закрывая дверцу и возвращаясь к столу.

Макарова подняла на меня непонимающий взгляд, а затем перевела его на бутылку в моих руках.

– Клянусь, я ничего не скажу твоему личному надзирателю, – усмехнулся я, а на Янином лице расцвела веселая улыбка. Девушка качнула головой:

– Ты, если хочешь, пей, а я, пожалуй, воздержусь. Могу попить воды…

– У меня есть сок! – вспомнил я и, оставив вино на столе, вновь метнулся к холодильнику и достал оттуда упаковку: – Вишневый пойдет?

– Пойдет. – Яна не переставала улыбаться, глядя на меня.

В мыслях вновь всплыли слова Сизовой о том, что Макарова ко мне неравнодушна. Я тряхнул головой, выдавая это движение за желание отбросить со лба челку, но на деле не позволяя себе углубляться в идиотские размышления.

Мелкая всегда относилась ко мне хорошо. А Аля всего лишь была собственницей. И поскольку помимо нее я больше всего из девушек общался только с Яной, то она нашла крайнюю, чтобы было на ком отыграться.

Я вернулся к столу, сел напротив гостьи, открыл сок и налил ей, после этого открыл бутылку с вином и наполнил и свой фужер. Особого желания пить не было, но все же я чувствовал усталость и неприятный осадок после разговора с моей уже бывшей девушкой, поэтому хотел расслабиться.

Подняв бокал, я протянул его вперед и дождался, пока Яна поднимет свой сок.

– За то, чтобы все, что ни делалось – было к лучшему.

Макарова согласно кивнула и чокнулась со мной. Мы сделали по паре глотков и приступили к еде.

– М-м-м, – замычала Яна, попробовав пасту. – Ты делал этот соус?

– Да. Что-то не так? – Я немного напрягся, перепугавшись, что со злости мог пересолить или переперчить.

Макарова отправила в рот еще одну вилку со спагетти и прикрыла глаза, разжевывая. Проглотив, она взглянула на меня своими сияющими чайными глазами:

– Это самое вкусное болоньезе, которое я когда-либо ела в своей жизни, – с восхищением произнесла она.

– Перестань, – я неверяще качнул головой.

– Нет, правда! – настаивала Яна и, словно подтверждая свои слова, вновь сосредоточилась на поедании пасты.

– Ну спасибо, – я с улыбкой наблюдал за Макаровой, потягивая вино и размышляя о том, насколько хорошо ее знал.

Когда мы только познакомились, ей было четырнадцать. Вадим рассказывал, что Яна пошла в школу позже сверстников, потому что в сентябре того года, когда родители собирались отправить ее в первый класс, девочка лежала в больнице с тяжелой формой пневмонии. Это сильно сказалось на ее здоровье, и до сих пор малейшая простуда грозилась перерасти в воспаление легких.

Я знал, что Вадим готов за нее оторвать голову кому угодно, и был с ним в этом солидарен.

За четыре года знакомства мы с Яной ни разу не ссорились. Во всяком случае, всерьез. Да, она ругалась на нас с Вадькой, когда мы с ним напивались, и дулась, когда мы ездили без нее в какое-то новое место, а потом делились впечатлениями. Но все это были глупости. Она всегда только делала вид, что обижается: бурчала, ворчала, хмурилась, но в следующую минуту смеялась вместе с нами над какой-нибудь очередной шуткой.