– Ты серьезно? Полезными? – недоверчиво спросил Влад.

– А ты у моих соседок спроси, полезны мне эти ягодки или нет. У всех трех, – усмехнулся Борода, и Корнил быстренько подставил свой стакан.

Когда Борода махнул два раза по полстакана и, придя в благодушное настроение, закурил, Влад поинтересовался:

– А почему именно Борода? Фамилия ведь у тебя другая.

– Сапогов моя фамилия, не очень благозвучная, – пуская дым в потолок, ответил сторож. – Я когда-то давно в карты проиграл желание. А желание было простое: год не бриться. Карточный долг, сам понимаешь, – он махнул рукой, – вот и прицепилась кличка. Потом я как-то привык и стал отпускать бороду периодически. Вот и вся загадка.

– Там, в зале, где котлы, через окно видно, что у Феликса Зигмундовича свет горит в кабинете. Не знаешь, что там светится?

– Ты, наверное, уже двадцатый, кто этот вопрос задает. Аквариум там у него или террариум. Я точно не знаю. Может, и то, и другое. Он же какой-то биолог-зоолог. Всякая арахнология и герпетология.

– Двадцатый? А сколько человек работает в школе?

– Насколько я помню, то было более двухсот семидесяти. Но это включая всех: педагоги, воспитатели, обслуживающий персонал. А по раздельности не знаю. Спроси в отделе кадров, если интересует.

Выпили еще по чуть-чуть. Настойка было темной и терпкой. Пилась приятно, но немного вязала рот, как недоспелая хурма. Владу она понравилась. Прихватив с собой наполненный на треть стакан и отмахиваясь от табачного дыма, исходящего уже от двух курильщиков, он вышел в большой зал. Надо было договориться курить именно тут, но он же в гостях, а в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Он достал телефон – связи нет. Забытое сетевым богом место. Влад знал, что если походить, поискать, то точка где-то найдется. Воспитатели бегали сюда звонить. Ему очень хотелось позвонить Инге, но он понимал, что делать этого сейчас не стоит. И не поддался искушению.

Залпом допив настойку, Влад засунул телефон в карман и вернулся в комнату. Там Корнил что-то пытался доказать Бороде:

– А вот твои? Что, никого не репрессировали?

– Нет, мои все полегли за Родину, надо так было, выхода не было.

– Как не было? Мы бы могли…

– Даже не начинай, – прервал его Борода.

Видимо, этот спор происходил не в первый раз, и спорили они уже по привычке, без злобы, зная все доводы друг друга.

Борода повернулся к Владу:

– Ты служил?

– Как и все, – пожал плечами Влад, словно ему было стыдно за армию и за то, что он в ней служил. О реальной своей службе он не распространялся, даже пьяный. Считал, что то, чем они занимались, это не история для нетрезвых компаний малознакомых людей.

– Вот и все сейчас служат, как все, – сказал Борода. – Нет на вас Сталина! Как ты к Сталину относишься?

Влад неопределенно махнул рукой, молясь, чтобы Борода принял это за какой-нибудь ответ. Главное, чтобы принял, а ответ додумает уже сам.

Получилось.

– А вот зря, зря вы так, молодой человек…

– Началось, – пробормотал Корнил, потушил окурок и откинулся на спинку дивана, устраиваясь поудобней.

– Вот ты психолог, – продолжал Борода, – а я в этих науках не силен, но уже очень много лет работаю в этой школе, да и живу долго. И я постоянно удивляюсь тому, как люди возмущаются, когда какая-нибудь отсоединившаяся и обретшая независимость и самостоятельность страна наезжает на Россию. Люди негодуют и не проявляют терпения в те моменты, когда их дети достигают подросткового возраста и начинают пробовать свои силы, не слушают родителей, огрызаются, дерутся, даже в тех семьях, где рукоприкладства не практиковалось. Это их всех возмущает, они кричат: «Как так, неблагодарные, мы им дали жизнь, мы поставили их на ноги, а они на нас…» и так далее.