Вот, например, кто в целом мире мог знать, что в седьмом классе ему нравилась старшеклассница с романтичным именем Ассоль, которая его в упор не замечала? Федос тогда страдал целую четверть — третью, самую длинную. А я — знала.

Ведала и про то, что Федос с приятелями однажды обнесли ларёк в торговом павильоне недалеко от нашего дома. Забрали, вернее, украли, только сигареты и алкоголь. Утром, когда протрезвели, почти всё вернули, стыдно стало. Оказалось, что в ларьке тогда работала женщина, у которой ребёнок был инвалидом детства, ущерб от кражи заставили бы выплачивать именно её, хозяин не заморачивался со страховкой товара и даже с сигнализаций.

Про Маринку в девятом классе знала. Про курение в парадной, про первый сексуальный опыт и первые «легальные» заработки знала — работа на автомойке. Про «нелегальные» и не всегда законные, кстати, тоже. Потом-то он вырос, отдалился, вернее, мы оба отдались друг от друга — просто время такое пришло. Но все события детства Федоса проходили на моих глазах, а некоторые — при непосредственном участии.

Это не считая того, что Федос совершенно не умел стесняться, скорей всего, он и слова такого не слышал: «стеснение».

Я же, когда дело совершенно внезапно для меня едва не обернулось сексом в рабочем кабинете Федоса, прямо на его столе из натурального дерева, которое приятно холодило бёдра и ягодицы, вошла в состояние ступора.

Против я не была. В мой тщедушный организм словно вселилась нимфоманка в период обострения. Я хотела Федоса на столе и под столом тоже, но сказать однозначное «да» не могла. Неожиданно выяснилось, что в глубине души я знатная пуританка, которая совершенно не готова делать это, зная, что за дверью сидит рыбка-попугай и молотит пальцами с ярким маникюром по клавиатуре.

— Ладно, — благодушно махнул рукой Федос. — В следующий раз.

— В следующий, — кивнула я.

Уточнять, когда именно Федос планировал этот мифический раз я на всякий случай не стала. В этом столетии или уже в следующем? На этот век я не надеялась, а в следующем меня вряд ли воодушевит подобная идея.

— Слушай, чем займёмся? — спросил меня Федос, отодвигая с центра стола на край.

В центр вернулся ноутбук, взгляд Федоса при этом переместился с моих губ, которые пылали от быстрого, жадного поцелуя.

— Ты работаешь, — ответила я очевидное.

Несколько минут назад Федос внимательно смотрел в монитор, хмурился, иногда перебирал стопку листов на столе, после снова смотрел на ноутбук или отстукивал ручкой ритм известной кричалки фанатов «Зенита». Не стать фанатом футбольного клуба под сине-бело-голубым флагом получилось только у меня из всей нашей компании выросшей среди дворов-колодцев, проходных дворов и подоконников парадных, выходящих на Питерские крыши.

— А, фигня, — кинул Федос, тут же нажал «завершить работу». — Чем займёмся? — повторил он свой вопрос. — Куда поедем?

— Не знаю, — неопределённо пожала я плечами.

Секундой раньше я честно намеревалась спрыгнуть со стола, но большая рука припечатала моё бедро, что почти пригвоздило меня к месту. Я уставилась на загорелую, крепкую ладонь с длинными пальцами, которая почти обхватила мою тонкую ногу. С эстетической точки зрения это смотрелось шикарно, хоть хватай карандаш и рисуй. Чувствовалось же ещё прекрасней. Если бы моя нога была кошкой, уверена, она бы мурлыкала на весь кабинет.

— А куда можно? — пробубнила я, потому что Федос молчал.

Он глазел на ту же самую картину, на которую уставилась я. Мы оба смотрели на загорелую ладонь на бледном бедре.

— Куда хочешь. Ресторан, театр, кино, скалодром, а хочешь — на море.