– Смирно! – вскричал Шаров громко и властно, гневно

взглянув в глаза молодому архаровцу.

Женька невольно выполнил ещё не забытую армейскую команду, будто она предназначалась и ему, совсем не ожидая резкого и пронзительного выкрика от Юрия Ивановича, который, казался ему, совсем не способным на эксцентричные выходки. Милиционер подернулся, словно ужаленный, щёлкнул каблуками и вытянулся перед Шаровым, прижав руки по швам.

– Вы что делаете? Какое имеете право! – разошёлся Юрий Иванович, потирая спину тыльной стороной ладони.

Но он говорил это уже более сдержанно, с присущими манерами интеллигента, не владевшего уличным мужицким лексиконом. Евгению стало смешно от либеральной речи учителя, и даже посмеялся внутри, думая, как бы сам выплеснул на сержанта весь свой агрессивный словесный запас.

Милиционера словно подменили. Не моргая, он выслушивал протест, ходившего по камере из стороны в сторону оратора и как заворожённый, медленным поворотом головы, сопровождал его движения, не сводя с него глаз.

– Виноват! – сказал он, прослушав, воспитательную речь. – Я

больше не буду.

– Извинитесь! – наседал Шаров.

– Простите, простите, – зациклило сержанта на одном слове.

– Теперь выпустите, пожалуйста, нас отсюда, да поскорее и ребят

этих тоже, – словно командир отдавал приказы Юрий Иванович. – А своему лейтенанту передайте, что по нему тюрьма плачет!

Сержант выполнял поставленную перед ним задачу чётко и быстро. Проводил задержанных по коридору мимо дежурного, вывел из здания милицейского участка и пожелал удачи.

Очкарик с другом переглянулись, перейдя улицу и, завидев остановившийся маршрутный троллейбус, запрыгнули в него. Каждый оценил ситуацию по-своему.

– Авторитет явно какой-то, – сказал один другому.

– Да нет. Просто блатной, – не согласился очкарик.

Шаров и Женька не думали никуда бежать. Спокойно перешли дорогу, вошли во двор и, пройдя его, вышли на широкий проспект.

– Здорово ты его, – сказал Женька. – Надо было, дубинкой

резиновой огреть, как он тебя.

Шаров глубоко вздохнул: – Иногда слово эффективнее кнута. Этот юноша никогда больше не поднимет руку на безвинного человека. Я уверен в этом.

Выпустив на волю арестованных, сержант, как и велел ему Юрий Иванович, постучался в кабинет лейтенанта.

– Разрешите войти? – спросил, открывая дверь.

– Ты один? – удивился начальник. – Я же просил привезти

задержанных жуликов для изъятия денег под протокол?

– Я их отпустил, товарищ лейтенант! – отрапортовал сержант. —

Тот, что самый старший из них просил передать, что по вам тюрьма плачет!

– Что? – привстав с кресла, и раскинув руки по столу, спросил

лейтенант. – Ты что несёшь? Кого отпустил? По ком тюрьма плачет?

– Всех отпустил, товарищ начальник! А по вам тюрьма плачет!

– Ты пьян, Подколзин? Кретин!

Лейтенант выбежал из кабинета и поспешил к камере временного содержания. Увидев, что она пуста, вернулся в кабинет. Его подчинённый стоял смирно, возле рабочего стола.

– Где они? – нервно закричал он.

– Я же вам сказал, – спокойным голосом ответил милиционер,

отрешённо глядя в потолок. – Отпустил. Они не виновны. А по вам тюрьма плачет.

Лейтенант с ненавистью смотрел на подчинённого, повторяющего одни и те же слова, и у него у самого задёргался глаз.

– С ума сошёл, Подколзин?

Он приложил свою потную ладонь ко лбу сержанта. Тот продолжал повторять одно и то же.

– Идиот, – прошептал лейтенант. – Точно умом тронулся.

Пощупал свой лоб и, махнув рукой на сержанта, вышел в коридор, решив, что пора выпить горячего кофе.

Троллейбус провёз Шарова и Женьку три остановки, и они вновь пошли по уличному тротуару.