– Иди в наш институт преподавать, – сходу, не задумываясь,

предложил Женька, – нам как раз математик нужен.

– Пошёл бы, да кто меня возьмёт. Хорошая рекомендация

нужна. А я, что могу предложить? Сказать, что три года бродяжничал, нигде не работал?

– Зачем об этом говорить? – усмехнулся Овсянников и вновь

принялся воспитывать Юрия Ивановича в своём духе. – Да, кому интересно знать, по какой причине ты не работал и чем занимался? – убедительно говорил он. – Тем более туда на конкурсной основе берут, а ты, теперь, любого профессора за пояс заткнешь, лишь посмотришь в лица комиссии и скажешь им пару аргументов. С таким талантом, ты им только прикажешь и всё.… Гордись даром небесным, не будь тюфяком! Раз тебе сам бог даровал такую судьбу – пользуйся моментом. На твоём месте, я бы ох как развернулся!..

Шаров сложил ладони и поднёс к губам, придав лицу угрюмый, плаксивый вид. Женька вновь услышал честное исповедальное нытьё, от, воистину, честного человека, которого пытался хотя бы немножко приблизить к реальной жизни, а в ней, казалось парню, давно уже не котировались те принципы, которых пытался придерживаться старомодный учитель по математике.

– Понимаешь, Женя. Не могу поступать нечестно. Не научен.

Хоть убей! Уж такое воспитание. Мне трудно переступать ту черту, за которую ты меня всё время толкаешь.

Женьке так и хотелось назвать Юрия Ивановича ботаником.

– А кто тебя заставляет поступать не честно? По-справедливости

всё делай. Ты же ничего ни у кого не воруешь. Если про игровые автоматы вспомнил, так там всё по-честному было, сам же говорил. А вот хозяин казино – жулик. Или я не прав? Таких как он надо наказывать. Да не бери всё близко к сердцу. Возьми за правило благодетельство. Честным людям помоги, негодяев проучи.

– И всё-таки ты не убедил меня, – ответил Шаров. – Во-первых, я не судья, чтобы кого-то наказывать. Во-вторых – на лжи добра не построить. Бог накажет.

«Ну, раз такой честный, ходи по помойкам», – подумал Женька.

Юрий Иванович покачал головой: – Зря так думаешь. По помойкам больше не буду лазить. Сказал же – работать пойду. Я решил.

– Блин, с тобою молча можно общаться, – заворчал парень. —

Всё знаешь, что у меня в голове. Но заметь – это не порядочно читать чужие мысли, всё равно, что чужие письма.

– Ладно, извини, – ответил Шаров, – только я не виноват, что моё

биополе властвует над твоим.

– Не извиняйся, мне не жалко, – произнёс студент. – Давай реши

лучше уравнения, к завтрашнему дню нужно.

– Сам решай, – отмахнулся Юрий Иванович и принялся за ужин,

который Женька уже закончил. Учись студент, – подмигнул ему, набивая рот ветчиной.

– Но я ведь не Шурик. Объяснил бы, хотя, – обиделся Евгений,

открывая конспект. – Я вообще в этом предмете – ноль.

– Решай, решай, – подразнивал студента математик, – что не понятно – спрашивай.

Овсяников без интереса взялся за тригонометрию, но буквально через пару минут в глазах заблестел огонёк удовольствия от результативной деятельности.

Юрий Иванович справился с ужином и стаскал посуду и оставшуюся еду на кухню. Оттуда Женьке был слышен фаянсовый звук тарелок, моющихся холодной водой в пожелтевшей мойке и обеспокоенный голос хозяина. Он отчитывал парня за расточительность, неразумную трату денег, сожалел, что доверил ему такое ответственное важное мероприятие по закупке продуктов, потому, что тот накупил слишком много, а хранить было негде:

– Жалко всё испортится в жаре, – цокал языком и постанывал. – Холодильник нужен.

– Конечно, нужен, – соглашался Овсянников, не отрываясь от

черновиков, производя математические расчёты.