– Я хочу, чтобы ты встал передо мной на колени, – соблазнительно шепчу, сама удивляясь собственным словам. Он выгибает бровь, ухмыляется.

– Ну же, – подстрекаю, опуская маску. Его лицо вытягивается, глаза цепенеют, будто под гипнозом он опускается на колени.

– Какой хороший мальчик, – усмехаюсь, обводя его кругами.

– Я заслужил поощрение у своей госпожи? – томно спрашивает, когда я останавливаюсь у него за спиной.

– Конечно, – шепчу, доставая из кармана два шприца и вонзая в его тело лошадиную дозу «Димедрола». Надеюсь, я не переборщила и он не сдохнет.

– Что ты сделала, мразь? – с хрипом произносит он, вставая и шатаясь в мою сторону.

– Ты очень устал, я решила помочь, – шепчу, надеясь, что препарат сработает быстро. Вижу, как его лицо бледнеет, походка становится неуверенной. Через минуту он уже лежит на земле, глядя на меня мутным взглядом. Я сглатываю и подхожу, забирая ножи и пистолет.

– Прости ради Всевышнего, – шепчу, оглядывая его в последний раз, и убегаю.

Бегу долго, пока не добираюсь до небольшой забегаловки. Захожу внутрь под изумлённые взгляды персонала. Направляюсь в уборную, кладу сумку на раковину и споласкиваю лицо холодной водой, пытаясь унять бешеный пульс. Снимаю халат и выбрасываю его в контейнер, надеваю платок, закрывая лицо. Я справилась. Я действительно убежала. Это стоило мне нервов, но я смогла. Если бы Керасим был рядом, возможно, я бы больше никогда не вернулась к Домиано.

Что будет, когда он узнает? Убьёт Керасима? У меня нет ни денег, ни документов. Италия – моя тюрьма. Теперь я поняла, почему он привёз меня сюда. Здесь его законы, его люди. Домиано всегда всё просчитывал.

Я выхожу из уборной и бегу на улицу. Уже вечер, Сицилия начинает окутываться яркими красками заката. Вокруг музыка и смех. Я с улыбкой наблюдаю за танцующими парочками, за старыми людьми, обсуждающими жизнь. Здесь – другой мир. Почему Домиано не пускал меня сюда? Керасиму бы здесь понравилось.

– Синьорина, попробуйте наше тирамису, – слышу голос пожилого мужчины у ларька с десертами. Осторожно подхожу, смущённо шепчу:

– У меня нет денег, синьор.

– За ваши глаза я готов угостить всем, что у меня есть, – с доброй улыбкой протягивает тарелку. Я принимаю её, подношу вилку с десертом, чуть приподнимая платок.

– Ммм… сеньор, это лучшее, что я пробовала, – довольным мурлыканьем произношу я. Мужчина заливается краской.

– Никто не хочет пробовать мои десерты, синьорина, – его улыбка становится грустной. Я нахмурилась.

– Почему?

– Не верят, что у бедняка может быть десерт лучше, чем в ресторанах, – грустно усмехается. – Но я счастлив, что прекрасная синьорина с божественным голосом оценила мою работу.

Я смеюсь.

– Извините… боюсь, вы так влюбитесь в меня, – шутливо отвечаю. Старик хихикает. И я вдруг ощущаю желание помочь ему. Этот старик достоин большего.

– Я помогу вам, – с улыбкой произношу я. Старик удивлённо вскидывает брови.

У меня есть только один способ привлечь сюда людей – мой голос.

Я подхожу к музыкантам.

– Умеете играть арабские мелодии? – спрашиваю, видя, как мужчина сглатывает. С каждым разом я всё яснее понимала, почему отец считал меня ценной. Если бы из-за моего голоса началась война, я бы не удивилась.

Мужчина кивает. Я приглашаю их к старику, который смотрит на меня в полном недоумении. Музыканты садятся рядом, и я прошу их сыграть любимую мелодию. Керасим бы рассмеялся над моей затеей. Мелодия льётся, и взгляды притягиваются к нам.

Мне неловко, но платок делает меня смелее. Даже если я опозорюсь – кто меня узнает? Никто.

Я начинаю петь. Да, действительно – петь на арабском, и, к моему удивлению, толпа скапливается, заинтересованно ожидая моих действий. Хорошо, что я не надела всё чёрное, иначе они бы попросту меня испугались. Представьте себе – маленькая покрытая девушка, кружится рядом с музыкантами. А им даже представлять не надо.