Я хочу рассказать вам один случай, который наглядно демонстрирует, что за народ были эти микелеты. И к несчастью, на этот раз мне пришлось на собственной шкуре испытать их нравы.

Как раз в это время около восьмидесяти микелетов совершили вылазку в городок под названием Бесейте недалеко от каталонской границы. Им очень нравились подобные маневры: сначала они уничтожали небольшие подразделения бурбонской армии, а потом проводили несколько дней в освобожденных городках или поселках; таким образом им удавалось немного пожить с удобствами, которых в лесах они были лишены. Однако на сей раз судьба сыграла с ними злую шутку: мой конвой, двигавшийся в сторону Тортосы, оказался недалеко от Бесейте. Двое или трое испанских солдат, до смерти перепуганных, которые чудом унесли ноги из городка, захваченного микелетами, наткнулись на нашу колонну и рассказали о случившемся.

В тот день испанцы застали микелетов в Бесейте врасплох. Те все еще праздновали на площади городка свою небольшую победу и уже порядком напились, когда два кавалерийских эскадрона испанцев обрушились на них как снег на голову. Микелеты пустились наутек, оставив за собой около тридцати убитых и одного пленного.

Когда схватка закончилась, наша колонна вошла в городок, и, смею вас заверить, зрелище, открывшееся нашим глазам, было не из приятных. На одном углу были свалены грудой трупы солдат, погибших во время атаки микелетов: их скрюченные трупы напоминали старые подковы. Тут и там на площади лежали убитые микелеты, не менее тридцати – одни погибли под копытами лошадей, другие от удара сабли. День близился к закату, и наша колонна решила остаться на ночлег в Бесейте, а потому мы начали «устраиваться на постой», как говорили наши офицеры.

Солдаты вышибали двери ударами прикладов и вытаскивали из домов на площадь мирных жителей. Хотя схватка уже прекратилась, крики и плач не стихали. Когда все горожане оказались на площади, офицеры в порядке старшинства начали выбирать для себя красавиц, чтобы те отвели их к себе в дом, где военные могли реализовать свое «право на постой». Иными словами, изнасиловать всех, девушек или замужних, перед самым носом их родственников.

Алькальд стоял на коленях, и какой-то капитан собирался перерезать ему горло. Несчастный клялся, что горожане всегда были верны Филиппу Пятому.

– Враки, – заявил кучер моей повозки.

– Откуда вам это известно? – спросил его я.

Вместо ответа он указал на пустую колокольню.

– Городки и поселки, в которых нет колоколов, стоят на стороне эрцгерцога, – пояснил кучер. – Они дарят их ему, чтобы отлить из металла пушки. – Тут он хитро мне подмигнул. – Эти-то наверняка колокола продали, на то они и каталонцы. Но, по большому счету, никакой разницы нет.

Какой-то капрал, услышав наш разговор, подошел поближе и обратился ко мне, не теряя время на любезности:

– Эй, послушайте. Вы говорите по-каталански? Нам нужен переводчик.

Я спустился с козел и подошел, следуя приказу, к единственному пленному. Это был командир небольшого отряда по фамилии Бальестер. Испанцы намеревались выудить у него как можно больше сведений, а уж потом повесить. Ему рассекли бровь, и все лицо его было залито кровью. Несмотря на это, открытый лоб этого человека отличался исключительной красотой, высоко поднятая голова говорила о презрении к боли. Веревки, крепко стягивающие его запястья, окрасились в темно-вишневый цвет. Его только что схватили, но кровь уже запеклась, словно он родился с венами старика.

Меня поразила его молодость. Этот человек командовал отрядом партизан и при этом был, наверное, не старше меня, всего каких-нибудь шестнадцать или семнадцать лет. Каким же характером должен был он обладать, чтобы ему все подчинялись. Черты его отличались благородством, но на лице лежала печать грусти – в подобных обстоятельствах удивляться этому не приходилось. Однако мне показалось, что даже в самые лучшие дни своей жизни этот человек оставался замкнутым и печальным. Какой взгляд был у Бальестера? В нем была сила волны, которая накатывается на скалы; ты мог быть уверен, что рано или поздно она тебя настигнет. Наши миры разделяла такая пропасть, что неизбежность разговора с ним вызывала у меня неловкость.