Приближение лета вовсю ощущалось по жаре и буйной растительности. Речки не успели обмелеть, воздух не раскалился от летнего зноя, и Эгина казалась Леандру раем. Оливы, фисташки, миндаль, виноград – чего тут только не росло.

Леандр жил в мире, который казался отчасти нереальным: жизнь здесь отличалась от того, к чему он привык в Таврии. Мореплавание – одна из основ благосостояния Эгины – процветало, и дети с малых лет учились управлять вёслами и парусом. Почти год Леандр постигал эту премудрость под руководством эгинских моряков и особенно сдружился с бывшим учеником Праксидама Калиппом – опытным мореходом, чей сын Ксенокл, ровесник Леандра, готовился к Олимпийским играм среди юношей.

Леандр как никогда ощущал теперь близость культуре эллинов. Свободное от учёбы время он проводил в гимнасии и палестре, впервые получив возможность заниматься атлетикой и бегом. Местный оружейник изготовил Леандру доспехи гоплита, и Калипп пристроил его в свой отряд обучаться военной премудрости вместе с сыном. Вечера они часто проводили, говоря обо всём за ужином в компании других моряков, воинов, атлетов, а также молоденьких танцовщиц. Леандр даже научился играть на авлосе6, который часто использовался в военных походах. А ещё он познакомился с театром: Калипп свозил его в Афины на Великие Дионисии7 – посмотреть необычное для жителя дальних колоний представление, и Леандр был очарован зрелищем. Новый мир стал неотъемлемой частью новой жизни Леандра, и он почти не думал о возвращении домой, хотя скучал по отцу и очень хотел узнать, как там Иола. С приближением лета Леандр подумывал об отъезде, но тут заговорили о грядущих Олимпийских играх, и отъезд был отложен.

В этот день Леандр, Ксенокл и их старшие товарищи пришли на рыночную площадь Эгины, столицы острова. Леандр осмотрелся – его привлекло странное оживление. Народ стекался на агору, где явно происходило нечто интересное. Всё вокруг заполонила толпа, а в центре на выстроенном на скорую руку пьедестале возвышался глашатай-спондофор в венке из оливковых листьев. Внезапно установилась тишина – немыслимая на вечно заполненной народом агоре – и гонец заговорил. Леандр почти не слышал его слов, так как находился слишком далеко, но одна фраза всё же долетела до юного понтийца: «Пусть не будет отныне убийств и преступлений, прекратятся войны и не слышно будет звона оружия». Все внимали глашатаю, радуясь чему-то. Леандр протиснулся поближе к пьедесталу и наконец понял, в чём дело. Через месяц состоятся очередные Олимпийские игры. Леандр мечтал увидеть их с тех пор, как впервые услышал о них на борту судна, увозившего их с отцом в дальние неведомые земли Северного Понта. Для него игры всегда означали связь с другими эллинами, с прежней жизнью отца, он мечтал ощутить единение с народами, чьи предки создали огромный мир, знакомый с детства по рассказам и мифам.

Гонец объявил о начале экехейрии – священного перемирия, во время которого не должно быть места войнам. Нарушение грозило исключением полиса, начавшего войну, из числа участников. Любой, кто хотел посмотреть игры, имел право сделать это свободно и беспрепятственно. Глашатай закончил речь и отправился далее, а люди начали расходиться, переговариваясь и делясь планами. Ксенокл с горящими глазами предвкушал поездку в Элиду.

«Я тоже поеду», – решил Леандр. Не упускать же такой шанс?

Клеант готовился к Олимпийским играм так, словно от них зависела его жизнь. Даже во сне он без конца бегал по дорожке гимнасия: накручивал круг за кругом, не в силах остановиться, а потом просыпался, натянутый как тетива. После долгих месяцев тренировок его выбрали среди других претендентов, разрешив прибыть в Элиду и там готовиться последний месяц.