Письма казались контрастом по сравнению с жизнью Гардаша. Матери не помогло лечение в Ялте, она скончалась, и Катя жила с отцом. В Петербурге патриотизм народа, который горячо откликнулся на призывы государя раздавить врага, сменился унынием: с фронта приходили неважные новости, госпитали наполнились ранеными, ощущалась нехватка продуктов, Петербург из-за тотальной ненависти к немцам переименовали в Петроград.

Катя рвалась к Гардашу, строила планы один смелее другого, но поездка была рискованной, и отец удерживал ее. Пробираться к мужу с русским паспортом через враждебные страны – нечего было и думать. У Кати созрела идея отправиться по поддельному паспорту гражданки Швейцарии. В те годы в Петрограде можно было купить любой документ. Эта идея показалась Гардашу реальной, и он ждал условной телеграммы.

Морж оказался прав, на самом деле, в Штирии было спокойно, безмятежно, как внутри сказки, и не верилось, что на полях Европы шла война.

К заветной шкатулке, спрятанной в доме тетушки, Гардаш не прикасался, чтобы не навлечь на себя новые беды. Его будило тарахтение, которое напоминало сенокосилку. Александр чертыхался, накрывал голову подушкой и снова пытался заснуть.

Однажды затарахтело над головой.

Гардаш выскочил в одном исподнем и увидел, как над домом медленно пролетает аэроплан ядовито-желтого цвета. В кабине гордо сидел пилот в шлеме и во всем кожаном, в зубах торчала сигара. Он приветливо помахал Гардашу рукой в перчатке. Александр в ответ хотел пригрозить кулаком, но раздумал и тоже помахал.

Едва аэроплан скрылся за деревьями, раздался громкий треск.

– Проклятье! – воскликнул Гардаш и побежал в заросли.

На траве валялись отвалившиеся крылья, чуть поодаль в кустах лежал корпус аэроплана, а шагах в двадцати висел на дереве летчик, который зацепился за сук. Он попросил Александра снять его, и Гардаш стал прикидывать, с какой стороны лучше забраться на дерево.

Сук обломился, и пилот рухнул.

– Позвольте представиться, – весело сказал он Гардашу, – барон Бруно фон Вебер. – И потерял сознание.

Бруно очнулся на кушетке у Александра, куда тот принес на плече, как жертвенного барана. От него разило спиртным. Гардаш едва успел стащить с Вебера сапоги, левая нога распухала на глазах, – то ли вывих, то ли трещина, то ли перелом. Гардаш привязал дощечку, чтобы зафиксировать голень, и побежал за врачом.

На этом, как ему думалось, воздушные приключения закончились.

Однако не прошло и двух недель, как под окнами раздалось кваканье автомобильной груши. Сначала из машины вынесли на руках самого Вебера, пересадив в инвалидное кресло, затем выгрузили пару корзин для пикника, накрытых крахмальными салфетками, и ящик. Автомобиль укатил, оставляя за собой тучи пыли.

– Приветствую вас, мой друг! – закричал из кресла Бруно в своей манере орать по каждому поводу. Он подкатился к крыльцу. – Не ожидали? Сюрприз, сюрприз!

В корзинах лежали деликатесы – от нежнейшей ветчины и слезных сыров до грудинки и копченых колбас, салаты, приправленные тыквенным маслом, гордостью Штирии, теплые булочки с маком и тмином. А в ящике – дюжина превосходного «Шильхервейна», черного вина от редкого винограда Блауер Вильдбахер с горьковатым и пряным вкусом.

После третьей бутылки они насытились и пили кофе – приготовленный бароном венский меланж.

Отцу Бруно принадлежало много местных земель, пошивочные мастерские, винокурня и сыродельня. Он пытался и сына приобщить к бизнесу, но Бруно был равнодушен к добыче денег, он предпочитал их тратить. Главным образом, на авиацию.

Сначала клеил модели дирижаблей и воздушных шаров, потом увлекся самолетами, имея лишь самые общие представления об аэродинамике и механике.