Вчера ночью ходили в баню. Далеко пришлось топать по морозу, но вымылись хорошо. Жалко, заканчивается бумага, а больше нет. До свидания, мам! Не скучай! Целую тебя».

Больше писем не было. Ни писем, ни похоронки. Валентина Михайловна писала в разные инстанции, но кроме извещения «Ваш сын пропал без вести», которое пришло еще во время войны, о ее Шурике никто ничего не знал…

Умывшись, Валентина Михайловна надела темно-зеленое платье и села пить чай.

Пронзительно зазвонил будильник. Валентина Михайловна обернулась и сердито сказала:

– Проснулся?.. Самовар!..

Будильник, действительно, походил на маленький пузатый самовар с никелированной крышкой.

Попив чаю, убрав со стола, Валентина Михайловна прошла в прихожую и посмотрела на себя в зеркало. Взяв огрызок черного карандаша, чуть тронула им брови. Потом похлопала по щекам ваткой с пудрой и начала собираться. Каждый год 9 мая Валентина Михайловна ходила в парк Победы. Здесь проходили в этот день торжественные церемонии, собирались фронтовики. Валентина Михайловна ходила по парку, вслушивалась в разговоры, спрашивала у воевавших о Шурике. Кто-то посоветовал ей: «Вы увеличьте фотографию сына, приклейте к ней табличку с надписью: фамилия, имя, отчество сына, где служил. Может, кто и вспомнит глазами-то…»

Фотографию Шурика Валентина Михайловна увеличила в фотоателье, а надпись на табличке попросила сделать соседа, он работал художником в филармонии. Сначала сосед сделал надпись черной тушью. Валентина Михайловна попросила переписать.

– Черная – это траур. А Шурик пропал без вести. Может, жив? А мы черным. Нехорошо. Давай, напиши вот этой, синенькой.

Сосед заартачился:

– Какой траур! Все такой пишут!

Валентина Михайловна достала из сумки бутылку вина и поставила ее на заляпанный красками стол. Сосед быстренько переписал. Валентина Михайловна обернула фотографию с табличкой полиэтиленом, привязала веревочку. «Устану держать, повешу на шею».

Надев свое старенькое осеннее пальто с большими пуговицами и старомодную темно-вишневую шляпку, Валентина Михайловна положила в сумку фотографию Шурика и вышла из квартиры. Чуть приподняв дверь за ручку, закрыла замок, спрятала ключ в карман платья.

Громкое чириканье воробьев, яркое солнце – оглушили, ослепили ее на улице. Синее майское небо, отражаясь в тысячах луж и лужиц, делало их похожими на большие и маленькие оконца. Хотелось подойти и заглянуть: что же за этими оконцами?

Валентина Михайловна долго простояла у подъезда, любуясь майским утром, а также решая, как ей лучше добраться до парка Победы.

«На троллейбусе?.. Рано очень приедешь… Пешком?.. Хоть и хорошая погода, а грязь после дождя…»

И все же она решила идти пешком. Прямиком через овраг, мимо стадиона, через рощу, по набережной Волги, а там и до парка Победы рукой подать. Валентина Михайловна обошла дом, вышла на тропинку и, осторожно ступая, начала спускаться по ней в небольшой овраг.

На дне оврага росла густым кустарником верба. Весна сильно припозднилась в этом году. Серебристые почки на вербе, покрытые пушком, показались Валентине Михайловне такими беспомощными. Она погладила их, приговаривая:

– Озябли… Скоро тепло будет. Согреетесь…

Отдохнув немного, Валентина Михайловна поднялась из оврага. Подойдя к железной изгороди, которой был обнесен стадион, увидела в канавке мертвого голубя. Поодаль, внимательно наблюдая за Валентиной Михайловной, сидела ворона.

Живот у голубя был оголен и немного расклеван. Легкий ветерок гонял выщипанные перья то в одну сторону, то в другую. Безвольно запрокинутая голова мертвого голубя, окровавленный живот надсаживали сердце. Валентина Михайловна подумала, что вот так же, как этот растерзанный голубь, мог лежать где-то убитый Шурик. Слетелись вороны, расклевали, растащили его тело по кусочкам, косточки вымыл дождь, солнце высушило, и заросли они густой полынью. Валентина Михайловна достала из кармана платок и вытерла слезы. – «Ну, все, все, успокойся, а то вон как сердце начинает давить…» – И, чтобы отвлечься, стала смотреть, как по дорожке стадиона медленной трусцой бежал пожилой полноватый мужчина.