В истории ему не повезло. Взошедший на престол император Николай I Милорадовича недолюбливал, к столетию Михаила Андреевича (1871 год) во французской и русской (!) прессе начались публикации о том, что он оставил после своей смерти огромные карточные долги, что совершенно не соответствовало действительности[229]: генерал был любителем женщин, но не карт. Лев Николаевич Толстой иронизировал над ним в романе «Война и мир»[230]. А уж когда к власти к нашей стране пришли коммунисты, его и вовсе записали в список душителей свободы и если и упоминали, то отрицательно. Зато в 1940 году в Ленинграде появился переулок Каховского[231]. И никого не смутило то, что когда приговорённые к смерти руководители декабристов Павел Пестель, Кондратий Рылеев, Сергей Муравьёв-Апостол и Михаил Бестужев-Рюмин расцеловались друг с другом, прощаясь у виселицы, никто из них даже не подал убийце Милорадовича руки[232]. Первый памятник генералу появился лишь через 190 лет после его смерти: в декабре 2015 года в Санкт-Петербурге. Надпись на нём гласит: «Герою Отечественной войны 1812 года, генерал-губернатору Санкт-Петербурга, графу Михаилу Андреевичу Милорадовичу, 1771–1825»[233]. Его установили в Московском саду. А нам пора возвращаться в Швейцарию.

15 сентября авангард Милорадовича стремительно подходит к Амштегу и выбивает из него французов. К нему присоединяется Ауфенберг, и русские с австрийцами продолжают наступление теперь уже на Альтдорф[234]. Лекурб пытается организовать перед ним, у селения Э́рстфельд[235] (Erstfeld), оборону. У него 6.000 человек и 10 орудий[236], но сопротивление продолжается недолго, и вскоре французы оставляют и Эрстфельд, и Альтдорф. Суворов вступает в него во второй половине дня и останавливается здесь на ночь. Чуть ли не всё население города собирается на центральной площади приветствовать его[237]. Русские находят в нём склады с продовольствием – что как нельзя кстати: идёт восьмой день похода, а съестных припасов войска взяли с собой, как мы помним, на семь дней.

Но на этом хорошие новости заканчиваются: неожиданно для себя Суворов обнаруживает, что дальше прямой дороги на Швиц нет. Она упирается в Люцернское озеро (сегодня оно называется для русского уха совершенно ужасно: Фирвальдште́тское[238]), вернее в его отвесные скалистые берега. И вокруг нет ни одного плавучего средства: противник всё либо уничтожил, либо переправил далеко на другую сторону. Вообще-то, строго говоря, в этом месте дорога, по которой могла бы пройти армия, вообще заканчивается. Теоретически путь вперёд есть, и даже три, но каждый из них представляет собой горную пешеходную тропу, ведущую через высокие заснеженные перевалы[239].

Это один из самых загадочных моментов Швейцарского похода, вокруг которого историки ломают копья до сих пор. С нашей стороны вина за этот ляп обычно взваливается на состоявшего при Суворове австрийского полковника Франца фон Вейро́тера[240], которому он очень доверял и который, собственно, и отвечал за прокладку всех маршрутов движения русской армии по Швейцарии. Ему припоминают и то, что через шесть лет он, будучи уже начальником генерального штаба объединённой русско-австрийской армии в звании фельдмаршал-лейтенанта[241], составил диспозицию сражения под Аустерлицем, закончившегося оглушительной победой Наполеона. Настолько оглушительной, что русские обвинили Вейротера в том, что он состоял на содержании французов (забывая при этом, что на указанную должность он попал исключительно по настоятельному требованию Кутузова, который являлся главнокомандующим, а документ свой составил по прямой указке мало смыслящего в военном деле русского императора Александра I