Гана взбесилась. Спрыгнула с крыльца, пыталась что-то сказать, но только тыкала в мою сторону пальцем и беззвучно открывала рот.

Наконец, она сумела выдавить из себя:

— Ты еще пожалеешь, дрянная девка! Мы тебя приютили…

— Накормили, обогрели, — перебила я ее. — Да-да, Нико мне сказал. Только вы меня не приютили – муж обязан привести жену в свой дом. Что, законы вам неизвестны? Так почитайте! Ах, вы читать-то не умеете. Ну, ничего, спросите в министерстве, вам расскажут. И Нико заодно пусть поинтересуется, сколько лет он будет работать на рудниках за то, что сделал. Что-то мне подсказывает, что управа на вашего сына найдется. Пусть не в министерстве – им плевать, но тот, кто ищет… — я осеклась, вспомнив, что Майя стоит за дверью. Гана и так поймет: — Тот, кого Нико так боится, с удовольствием лишит вашего сына свободы или головы.

— И тебя заодно, — Гана сверкнула глазами и резко развернулась.

Я провожала старуху взглядом, пока та не скрылась в лесу. Пешком ведь шла такую даль, а все ради чего? В надежде, что я пожила одна, передумала и захочу вернуться?

Вряд ли. Для чего-то она приходила… И, что вероятнее всего, проверить, живем ли мы в родительском доме.

Я взглянула на перепуганную дочь, и сердце сжалось. Майя вжималась в стену, ладошками вытирая мокрые от слез щеки.

— Тебе не нужно ее бояться, — я присела перед дочерью на корточки. — Старуха тебя больше никогда не обидит. Веришь мне?

— Она же сказала, что папа придет? А вдруг он заберет меня?

— Тебя никто никогда у меня не заберет, — ответила я без раздумий. В ту же секунду поняла – никто и никогда. Даже родной отец. Он нас просто не найдет, я не позволю.

Моя самоуверенность воспитывалась на Земле. Просто там я никогда не была знакома с кем-то, кто хоть чем-то был бы похож на родного отца Майи. Арья писала, что он из старого и богатого рода…

В тот момент я даже не подозревала, что это значит на самом деле.

— Покажи-ка мне, — я осторожно дотронулась до веревочки на шее ребенка. Впервые за все время решила рассмотреть амулет внимательнее. В купальне видела, но он ничем не примечательный, и я не обратила особого внимания.

Майя вытащила амулет из-под платья и стиснула его в ладони, глянула на меня с широко распахнутыми глазами.

— Мам, только не забирай его. Папа говорил, что я умру, если снять…

— Что? — ошарашенно переспросила я. — Умрешь?

— Да! Мама, не забирай! — испуг дочки снова перешел в плач.

Я быстро прижала ее к себе, погладила по волосам. Успокаивая скорее себя, чем ее.

— Ты не умрешь, но снимать его и правда нельзя. Хорошо? Никогда этого не делай.

— Я никогда не сниму.

— Вот и умница, — я отодвинула дочку от себя и снова глянула на амулет.

Обычный плоский ромбик из куска темного дерева был испещрен мелкими завитушками. Если это буквы, то какого-то другого государства. Разобрать я их не могла, но что-то мне подсказывало, что это были колдовские руны – видела однажды что-то похожее в какой-то книге Ганы.

Поселок за мостом шумел, как и вчера. Мы прогуливались по улочкам, любовались красивыми платьями в витринах швейных мастерских и мечтали, что когда-то сможем купить себе любое из них, и даже не одно! Майя облизывалась на карамель на палочке, которых было просто видимо-невидимо в лавках со сладостями. Торговцы специально ставили их так, чтобы дети видели их, канючили и просили купить.

Майя и словом не обмолвилась, но я все равно зашла узнать стоимость карамели. Вышла из лавки ни с чем, так как отдать медяшку за леденец просто не могла.

Зато из земной жизни вспомнила домашние конфеты: сахар, который мы насыпали в ложку, а в него добавляли каплю воды и долго держали на печи. Жженая карамель была любимым лакомством в моем детстве!