Джей поразился тому, сколько чуши помещалось в голове его пары, но он даже близко не представлял, насколько сильно она поверила безродной нищенке.
В ту ночь Элис впервые не сопротивлялась ему. Когда Джей вошёл в спальню, Элис даже не повернула головы и никак не отреагировала на его приближение к кровати.
Молчала она и позже, уже полностью обнаженная и открытая для Джея, а он, ошалевший от невиданного смирения, обласкал все желанное тело, но и тогда Элис не издала ни звука.
Первое время Джей не мог нарадоваться на новую покорную пару, но затем на смену радости пришло глухое беспокойство.
Элис с каждым днём становилась все более апатичной, и к концу положенного срока превратилась практически в безвольную куклу. Она ела и пила, но сама никогда ничего не просила и, кажется, ей было все равно, что лежит у нее на тарелке. Но еда - это ещё не всё. Безразличие Элис касалось всей окружающей действительности.
Домработница Джея утром поднимала Элис, умывала, одевала и усаживала в гостиной на диван или рядом с собой на кухне. Она же кормила ее, водила на прогулку, помогала принять душ и безуспешно пыталась вызнать, чего бы Элис хотелось.
Ей не хотелось ничего, и помочь с этим состоянием не могли даже приглашенные из города специалисты. Все они дружно советовали ждать родов и даже не думать о возможном плохом исходе.
Джей и не думал, он был уверен в том, что состояние Элис - обычная бабская блажь. Как сильный альфа он не понимал ее поведения и оттого злился. На свою слабую неудачную пару, на мать-природу, подсунувшую ему такую свинью вместо обычной крепкой физически и ментально женщины-беты, и на саму омежью сущность тоже сердился.
И, чем ближе подходил срок родов, тем сильнее была его злость, замешанная на тайном беспокойстве, в котором он не признавался самому себе, не то что кому-либо.
Роды начались в душный день жаркого июля.
Джей, раздраженный долгим вынужденным воздержанием, пытался позавтракать, но аппетита совсем не было и каждый кусок грозил застрять в горле.

- Твою мать! - Чашка с кофе опрокинулась и залила светлую деревянную столешницу, когда из спальни долетел протяжный стон.

Через час дом альфы наполнился людьми, через два их стало в разы больше, а через три в комнатах повисла траурная тишина. И пронзительный детский крик только подчеркнул это вязкое, тяжёлое безмолвие.
Джей стоял у постели жены и смотрел сухими глазами на неподвижное бледное тело. Старый лекарь бормотал что-то о слабом здоровье и стечении обстоятельств, первый бета и верный друг Стивен молчаливой горой подпирал дверной косяк и сверлил взглядом стену, а пожилая домработница сквозь слезы пыталась успокоить осиротевшего ребенка.

- Тише, девочка, тише.. Луна, дай мне сил! Да что же это…

Ребенок не успокаивался, и в какой-то момент Джей словно услышал его.
Обернулся к испуганно отшатнувшейся женщине с кульком в руках, и медленно подошёл.
Тяжёлым взглядом посмотрел на сморщенное красное личико, поморщился от слишком резкого крика, и процедил сквозь зубы:

- Девка. Ещё одна омега. Сучье племя! Чтобы духа ее в моем доме не было!

- Но, альфа.. - Пожилая женщина задохнулась, на ее лице проступили красные пятна. - Это же..

- Ты меня плохо расслышала? - Глаза Джея опасно сузились, и старая женщина быстро завертела головой из стороны в стороны, но Джей смотрел уже не на нее, а на своего бету.

- Стив, доверяю тебе, а то со старой станется спрятать паршивку. Увези на край земли, чтобы ни духу ни памяти ее не осталось. Попадется мне на глаза - убью своими руками! Чёртовы омеги!
Джей круто развернулся и вышел из комнаты, более не взглянув на собственную дочь. И он не видел, как Стив шагнул к плачущей навзрыд женщине, забрал у нее шумный свёрток и навсегда унес из дома.