– Очень хорошо помню, – ровным голосом отозвалась Марша. – Но поговорим лучше о папе. – Она решила казаться оживленной. – Как он поживает?

– О, у него все в порядке. – Мать тихонько засмеялась, подумав об отце, и скованное льдом сердце Марши – спасибо графу – тут же оттаяло. Ей так нравилось видеть, какое восхищение родители до сих пор питали друг к другу. – Однако ему ужасно не хватает ваших с ним утренних перепалок за завтраком.

– Что ж, летом по крайней мере у нас есть Бэллибрук. – Как тосковала она по их ирландскому дому, когда находилась от него вдали! – Это рай на земле.

– Так и есть. – Голос матери смягчился. С годами она начала говорить с папиными интонациями. – Но, дорогая, Бэллибрук далеко, за Ирландским морем. А здесь, в Лондоне, полно молодых красавцев, которые ищут твоего общества. Сколько еще лет папе отбиваться от них?

– Теперь я начальница школы, – мягко напомнила ей Марша.

Матери достало такта принять смущенный вид.

– Это очень важный пост. А ты так молода. Такой молодой начальницы у них никогда не было. – Ее голубые глаза светились гордостью. – Лорд Эннис увидел то, что давно видели мы с папой. Ты рождена, чтобы верховодить.

– Спасибо, мама. По правде говоря, я вполне могу обойтись без вышеупомянутых молодых красавцев. Я совершенно счастлива там, где я есть.

Мать стиснула руку Марши.

– Тогда и я счастлива за тебя.

Марша знала – как бы родители ни поддерживали ее, им хотелось видеть дочь замужней дамой, у которой свой дом, своя семья. Это было единственным поводом разногласий между ними с тех самых пор, как она отказалась дебютировать в Лондоне и даже быть представленной ко двору после окончания курса в Оук-Холле. Взамен дебюта, к огорчению родителей, она попросила устроить ей летом небольшой праздник в Бэллибруке и получила желаемое с последующим весьма скромным балом в Дублине. А затем она поразила их, когда вернулась в Оук-Холл, чтобы стать учительницей.

Слуга тем временем принес восхитительный чайный поднос, и мать приступила к милому доброму ритуалу разливания чая – любимого ирландского сорта папы, – не прекращая болтать о сестрах и братьях Марши. Грегори наслаждался светской жизнью, а также несколько дней в неделю работал с отцом над проектами перестройки дома. Питер возомнил себя повесой и околачивался с приятелями в «Таттерсоллзе» или в «Джентльмене Джексоне». Дженис дебютировала и была представлена ко двору несколькими неделями раньше, и теперь домочадцы сбивались с ног, чтобы успевать принимать джентльменов, желающих нанести ей визит. Роберт находился дома на каникулах, окончив семестр в Итоне. Синтия зачитывалась древнегреческими мифами и просила домочадцев звать ее Андромедой.

Слушая мать, Марша думала – как же она счастлива. Вот предел счастья для того, кто поклялся отринуть романтическую любовь! Теперь она может сосредоточить чувства и помыслы на всех прочих: семье, друзьях, преподавателях ее школы, ученицах. Сердечные дела? Какие пустяки.

Однако чашка чаю должна была успокоить ее расстроенные нервы. Маршу поразила и испугала собственная реакция при встрече с лордом Чедвиком. Она едва сумела быть с ним любезной, как того требовали приличия. Когда она увидела его, в ней пробудилось к жизни нечто потаенное, что она полагала давно и навсегда уснувшим. Нечто, не идущее ни в какое сравнение с желанием оправиться от давней обиды, желанием доказать свое превосходство.

С годами он стал еще привлекательнее и каким-то непостижимым образом даже помолодел. Былое высокомерие исчезло. Наверное, дело в том, что он стал отцом? Наверное, он даже был влюблен в мать своего сына, и этот опыт смягчил его сердце.