– Как знать? Трудно скрыть от посторонних глаз такую уйму беглецов, а охотники донести всегда найдутся…

Воин глубоко задумался, и смешинки из его глаз исчезли. Лишь окрик Ожулун: «Эй! Не спи!» – вывел его из оцепенения. Он заговорил:

– И в этом случае никакому войску нас не одолеть. Переправиться туда можно лишь на плоту или на лодках, но мы расстреляем всех из луков – только и всего. Остров – крепость!

– А зимой, когда вода замерзнет и встанет лед?

– Лишь к середине зимы здесь лед становится настолько мощным, чтоб выдержать коня с наездником… Как бы ни сильно было вожделение – кто будет выжидать так долго среди зимы?

– Тебя послушать, так все просто. Не лезем ли мы в хаасах – кожаный мешок? Не идем ли в ловушку, откуда нет выхода? Ты когда намерен возвращаться?

– Вот чаю попью – и обратно. Там много труда приложить придется!

– С тобой поедет Угэдэй: береги его!

– Слушаю, моя хотун! Не отпущу от себя ни на шаг! – почтительно склонил голову джасабыл.

– Или… – задумалась на миг Ожулун. – Нет! У тебя, джасабыл, забот, как погнивших стрел в земле, – полно. Приставлю-ка я к парню надежного старика, но и ты присматривай. – Она пристально поглядела джасабылу прямо в глаза, словно проверяя их остроту. – Ведь это для спасения мальчиков затеваются тайные ставки, ради этого мы снялись с родных гнездышек и прячемся от врага. Ты понимаешь? Я сказала.

– Ты сказала – я услышал!

Джасабыл кинулся к выходу, но Ожулун остановила:

– Не спеши! Там слева от выхода лежит бэрэмэдэй – сума переметная, неси-ка сюда!

Пошарив впотьмах, Уйгур подтащил к огню кожаную суму. Ожулун достала из нее громадный, высохший добела лошадиный череп. Держа его в руках, она вздула тлеющие угли и, что-то приговаривая едва слышно, подбросила в огонь сухую траву и конские волосы. Дурманящий запах заполнил сурт.

Джасабыл Уйгур знал, что от него требуется. Он сел на череп задом наперед, протянул обе ладони к огню и закрыл глаза.

– Я, черный нукер, раб Чингисхана, джасабыл Уйгур, даю кровавую клятву перед Ожулун-хотун, Матерь-ханом. Слушайте, Всевышние Боги, Ютюгэн-хотун и все духи этой земли. Я спрячу Угэдэй-хана на своей груди, буду беречь его белое дыхание, его высокую жизнь пуще собственного зрака. Не дам приблизиться коварно мыслящему, не дам поднять на него злобного взгляда. Если когда-нибудь нарушу эту свою клятву, пусть тогда с лица земли будут сметены все мои потомки, пусть не останется в этом срединном мире от меня ни росточка, ни корня…

К месту ночлега, где их уже поджидал Беге-тойон, пришли на закате солнца. Хайахсын, как всегда, распорядилась расставить по местам всю утварь в сурте к приезду своей госпожи. Возбужденные предстоящей встречей с Байхалом, люди спокойно и с радостью восприняли распоряжение Ожулун о том, что утром предстоит ранний подъем: ведь лишь считанным удавалось ранее увидеть Великое Море. А сколько разговоров было о высоте байхальских волн, о его богатстве, сколько было пересказано о нем легенд. В легендах слова имеют особый, высокий смысл…

По приказанию Ожулун явился и встал на левое колено Беге-тойон. Она будто новыми глазами увидела, что тойон худ и коряв, как тень равнинного дерева на ухабистой дороге. Но густые брови и большие увлажненные глаза под ними каким-то таинственным образом обозначали его силу и крепость духа.

– Вместе со своими отправишься к реке Бетюн исполнять тайный указ, поможешь вновь прибывшим. Никто не должен знать наших планов. Наши истинные намерения скрыты от многих, а те немногие, что посвящены, – люди надежные. Если пойдет цепочка слухов, мы без труда определим, где ее начало. С вами уйдет младший Тулуй и его сопровождающий. – В этом месте Ожулун остановилась, словно бы пытаясь увидеть душу Беге-тойона. – Смотри за мальчиком, объясняй ему суть происходящего словами, доступными его рассудку. Учи, как поступать, говори, к чему он должен быть готов… Если дни и годы пройдут благополучно, как мы того желаем, скоро сам он будет возглавлять несметное войско, а значит, вместе с ним будешь расти в чине и ты, Беге-тойон… Слышишь?