Я пересек дорогу, ведущую к полям Малой Лиги – они прилегали к нашему комплексу. В три или четыре часа пополудни пыльная парковка будет полна минивэнов и внедорожников. А еще там будут полчища одетых в спортивную форму детей, таскающих бейсбольные биты, чавкающих и перекатывающих во рту комочки обычной или виноградной жвачки. Но в это раннее утро поля были моими.

Я обогнул валяющееся на пути бревно, в четыре рывка преодолел короткую тенистую тропинку и подъехал к полям. С тех пор как я прошлым летом играл тут с Мэвериком, ничего не изменилось. К каждому полю вели посыпанные песком и гравием дорожки. Всего их было шесть, а прямо в центре стояла закусочная, где я обменивал мамины пустые банки из-под минералки на крендельки.

В детстве, когда летом мама оставалась работать допоздна, папа отправлял нас с Софи сюда ужинать. Пять баксов за два завернутых в фольгу хот-дога и порцию горячей, посыпанной солью картошки фри. Софи макала свою картошку в уксус, я – в кетчуп.

За полем № 5 я затормозил, брызнув пылью и гравием на проржавевшую от времени сетку-рабицу. Поднял крючок и нырнул в «землянку»[3]. Она была меньше, чем я помнил, и темнее, но пахло тут так же. Жаренным в масле тестом и грязью.

Я растянулся на скамейке, уставившись на прожилки неба, видневшиеся сквозь деревянный потолок. Я наконец-то был действительно, по-настоящему один.

В детстве я был обычным игроком, который мог похвастаться парочкой неплохих выступлений. Меня вполне устраивало оставаться в тени Мэва. Потому что, в отличие от школы, где меня запихивали в тесные классы коррекции с помощниками, которые начинали ГОВОРИТЬ. ВОТ. ТАК, едва кто-то из учеников оказывался поблизости, тут мне не приходилось защищаться, отстаивая свои умственные способности. Я привык думать, что все считают меня тупым, и далеко не сразу понял, что это не так, – я переживал из-за того, чего не было. В те времена «землянка» на бейсбольном поле была местом, где я мог передохнуть. Здесь мне не нужно было быть умнее, чем сидящий рядом мальчишка, чьи бейсбольные штаны тоже были с Amazon и пахли стиральным порошком Free Clear от All-brand, пока не покрывались пятнами грязи и дерна. Здесь не имело значения, что я читал медленнее, чем другие, и что мне приходилось мысленно изворачиваться, чтобы определить время по часам со стрелками.

Но теперь я снова сюда вернулся. Только на этот раз я знал, что мозги у меня работают. А еще я знал, что я трус, и не мог больше мириться с этим чувством. Я закрыл глаза, с удивлением обнаружив, что под веками стало тепло, – значит, скоро польются слезы.

Я бы первым согласился с тем, что по сравнению с кучей людей в мире у меня все хорошо: я сыт, одет, любим. Родители с детства мне это вдалбливали.

Но иногда мне казалось, что у меня ничего не получается. Я не мог нормально учиться в школе, не мог нормально работать спасателем. Не стал капитаном команды по плаванию, не попал в команду резерва в первые два раза, когда подавал заявку, – дерьмово стартовал, плавая на спине.

Невозможно изменить то, что натворило мое тело, – оно замешкалось. Как говорится, что сделано, то сделано.

Разве что… да, я не могу изменить прошлое, но вдруг у меня получится искупить свою вину? Что, если я окажу Десембер услугу и найду ее мать?

Я был запойным слушателем всяких трукрайм-подкастов и знал, какие зацепки нужно искать. Но даже без перезапуска «Нераскрытых тайн»[4] я понимал, что многие тайны так и остаются… эм… нераскрытыми. Но что, если даже простая попытка разобраться – пусть я снова потерплю неудачу – в какой-то мере компенсирует то, что я не смог спасти мистера Фрэнсиса в одиночку?