– Что ты наделал, Элфи?

Элфи смотрит на меня и закрывает уши.

– Мы не друзья, папочка.

– Хорошо. Я не хочу быть твоим другом. А теперь тебе нужно прибраться здесь, или истории на ночь не будет.

Если считать это угрозой, то звучит слабовато, но усталость не помогает моей изобретательности. По его лицу текут сопли, а глаза опухли от предыдущих слез. Мне бы посочувствовать сыну, но сейчас я хочу попросту сбежать и спрятаться.

– И никакого телевизора неделю, – так лучше, это может повлиять на него.

Я забираю пульт и выключаю «Человека-паука» и, словно это я здесь ребенок, сердито иду в спальню и захлопываю дверь, игнорируя протесты Элфи.

Когда мы поняли, что наша дверь застревает и открывается, только если ее сильно толкнуть, Джемма внесла ремонт в список вещей, которые я должен сделать. Но теперь я рад, что обычно этот список остается невыполненным, потому что наша спальня стала моим убежищем. Раньше я находил умиротворение в океане, разрезая волны на моей доске для серфинга. Или скатываясь по горе, окруженный белым порошком снега под ярко-синим небом. Я все еще слышу Элфи с другой стороны двери. Он пинается и выкрикивает мое имя, но дверь приглушает его возгласы, и мне спокойно от мысли, что что бы он ни сделал, войти он не сможет.

Знаю, что скоро мне придется выйти. Я извинюсь перед Элфи и помогу ему прибраться в комнате для отдыха. А потом соберу с ним пазл, пытаясь не трогать детали с монстром. Приготовлю красный чай, потому что его любит Джемма. Спрошу, как дела у нее с презентацией, и поддержу ее, когда она ответит мне. Да. Только не сейчас. Я еще не готов.

Я на финишной прямой. Элфи помылся, надел пижаму, и я прочитал ему историю. Я чувствую нечто такое, что правильнее всего описать как ликование.

– Можешь включить мою лавовую лампу, папочка?

Я включаю ее.

– И ночник-камешек.

– Помню, малыш.

– Не забудь выключить их, когда я засну.

Элфи не замолкает и замечает каждое нарушение правил. Я выматываюсь, просто находясь рядом с ним. Каково же жить в его голове двадцать четыре часа в день: об этом ужасно даже подумать.

– Не забуду.

– И не передвигай мои фигурки лего с подоконника.

– Я не настолько безумен, Элфи.

Как только эти слова вырываются у меня, я жалею о них, потому что они могут вызвать новый поток вопросов. Элфи плохо понимает такие обороты речи.

– Что?

– Не волнуйся.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что не безумен?

– Не волнуйся, малыш. Я просто шутил. Обещаю, я не стану трогать твое лего.

– Возможно, мне стоит передвинуть их. Наверное, уберу их в коробку.

Элфи начинает вставать.

– Все хорошо, – я сажусь рядом с ним. – Никто к ним не прикоснется.

– Но…

– Элфи, ты устал. Оставь их в покое, – я кладу руку на его живот.

Минуту Элфи тихо лежит, но его взгляд мечется. Я понимаю, что вопросы еще не закончились. Я еще не на финишной прямой.

– Папочка, «чертов» же плохое слово, да?

– Да, прости, я рассердился.

– Так сказала мне учительница.

Меня накрывает волна паники.

– Что именно она тебе сказала?

Щеки Элфи вспыхивают.

– Я сказал это другому мальчику.

– Что? – я не хочу кричать, но, несмотря на мой предыдущий взрыв, мы не такая семья.

– Я думал, что это нужно сказать, когда хочешь, чтобы кто-то что-то сделал. Показать, что ты говоришь серьезно. Я сказал ему, что нужно прибраться и отнести мячики обратно в кладовку. Он не послушал меня, хотя я сказал ему тысячу раз. Поэтому я произнес: «Убери чертовы мячики», – а он убежал, крича: «Я расскажу учителю».

Я хочу завернуть моего сыночка в кокон и не выпускать.

– Так что тебе сказала учительница?

– Она спросила: «Ты назвал слово на “ч„?» Я сказал: «Что такое слово на “ч„? Чертовы мячики?» Она рассердилась и сказала мне перестать быть таким нахальным и что нельзя использовать такие слова.