– Но ты собирался разбить ему лицо? Из-за пустяка?

– Я бы не сказал «разбить лицо».

– Давай угадаю, его сын читает лучше твоего.

– Именно. Вот засранец!

Эмили улыбается. В моей голове играют фанфары.

– Он назвал моего сына аутистом.

– А он не такой?

– Нет, не такой.

Мэтт не первым предположил, что с Элфи может быть что-то не так. Мы с Джеммой спорили об этом с его рождения. Ей нужно было найти причину, почему с ним так сложно, какой-то ярлык. Какое-то время я сам над этим задумывался. Но я посмотрел «Слово на А»[7], прочитал о разных видах аутизма. Все это не про Элфи. Он не неразговорчивый – он, черт возьми, вообще никогда не затыкается. Он понимает эмоции. Смотрит в глаза, улыбается, отвечает, взаимодействует. К тому же не хочу, чтобы на моего сына вешали ярлык, с ним постоянно ходил учебный ассистент, приклеившийся к нему как этикетка на лбу с надписью «чудак». Я достаточно долго проработал в сфере образования, чтобы понимать, что люди считают это отмазкой. О, он не проказливый. Просто у него синдром дефицита внимания и гиперактивности. Посадите его на риталин, и он станет идеальным учеником. И я также видел осуждение. Учителя шепчутся «этот аутист», притворно сочувствуя, словно у ребенка чума.

Но в конце концов я сдался под напором Джеммы и, когда Элфи исполнилось три, согласился отвести его к доктору. Все еще помню лицо врача, когда Джемма объяснила «трудности». Ему все время все нужно контролировать.

После этого Джемма перестала винить мир и стала винить меня. Учитывая, что Элфи в первую очередь занимался я, значит, и виноват я. Иногда я не ставил границ. В другие дни я был слишком строг. Нужно было его лучше социализировать, меньше стимулировать. Хотя сами детали моих неудач варьировались, конечная правда оставалась неизменной: я испортил нашего сына. Кто знает? Может, она и права.

Мои мысли прерывает резкий звон треугольника.

Сэм оглядывает всех, сидящих в кругу.

– Так кто хочет поделиться своей проблемой с нами сегодня?

Женщина с противоположной стороны круга поднимает руку. Кажется, ее зовут Шэрон. На ней черные синтетические брюки, отчего ее ноги похожи на толстые сосиски, а каблуки туфель чересчур высокие, что, наверное, является опасностью для здоровья.

– Шэрон, спасибо.

Еще один бесполезный навык, полученный в сфере обучения, – способность запоминать имена.

– У меня все еще проблемы с дочерью. Эта неделя уже перебор. Видимо, теперь я не только виновата в том, что она не может удержаться на работе, но я также причина, по которой ее бросил парень на седьмом месяце беременности, – Шэрон закатывает глаза, словно такого бреда она еще никогда не слышала. – Я не утверждаю, что была идеальной мамой, но она не может всю жизнь винить меня за свои ошибки.

Судя по выражению лица Сэма, он провел бесчисленное количество занятий, выслушивая сагу о Шэрон и ее дочери.

– Так ты смогла ответить на ее слова без агрессии?

– Я перестала с ней видеться. Убрала этот негатив. Теперь я чувствую себя лучше.

Эмили фыркает, и все в комнате поворачиваются к ней, предвкушая склоку.

Шэрон наклоняется вперед, упираясь руками в колени.

– О, у тебя, судя по всему, другое мнение на этот счет?

Эмили смотрит на Шэрон, но не отвечает.

– Ты можешь предложить другую стратегию, Эмили? – спрашивает Сэм, умоляя ее взглядом.

Эмили вычищает грязь из-под ногтя.

– Просто я не считаю, что нужно выбрасывать кого-то из своей жизни просто потому, что они заставляют тебя понять, как ты напортачил. Возможно, вы и есть причина ее неудавшейся жизни. Разве не стоит попытаться помочь, а не просто притворяться, что это не ваша вина?