– Ох уж эта золотая пора, – довольно улыбнулся Медути и похлопал по плечу ученика. – Наслаждайся жизнью, пока ты молод и не переживай о том, чего ещё не случилось. Что касается твоего письма, ты прекрасно выражаешь свои мысли: красиво, стройно, мелодично. Этим ты меня приятно удивил. Помнится, в писцовой школе у меня был друг, настоящий поэт… Впрочем не важно. С твоим хвостом надо что-то делать. Не можешь же ты показаться Меритшерит в таком виде. Я знаю отличного цирюльника, он живёт в паре кварталов отсюда.

– А как же занятие?

– Пойдём пешком, дам тебе пару уроков ораторского мастерства по дороге.

Нахтамон улыбнулся и кивнул. В глазах Медути он видел душу родного человека, который заменил ему отца. Учитель понимал его как никто другой, даже когда он вёл себя, как капризный одиннадцатилетний мальчишка.

– Прости меня, Медути, – надевая сандалии, произнёс юноша, – я постараюсь не подводить.

Писец кивнул и повёл ученика за собой.

***

На площади перед вратами могучего храма маленькими кучками теснились акробаты, музыканты и жонглёры. Торговцы с двухколёсными тележками сновали по набережной и предлагали различные вкусности. Вдоль набережной стояли автоматы с водой48. Стоило кинуть в небольшое отверстие специальный жетон и можно было насладиться чистой прохладной жидкостью. Дети прыгали в реку прямо с набережной, брызгали друг в друга маленькими водомётами и дразнили рыжего пса обглоданной говяжьей костью. Как можно дальше от этих озорников старались держаться благородные дамы в тонких льняных платьях и с пышными шевелюрами, украшенными цветами и ожерельями из лазурита и бирюзы. Их кавалеры гордо вышагивали подле них, держа в руках белые зонтики.

Неподалёку от пристани находился сад с большим прудом и множеством каналов, через которые перекинулись миниатюрные мостики. В садах в это время года расцветали яблони и акации, а в пруду можно было покормить диких уток. Целые лабиринты из деревянных оградок, овитых виноградной лозой, создавали тихие уголки, где собирались компании молодых людей, чтобы провести время друг с другом. Они расстилали свои циновки прямо на траве и беседовали, порой, до самого вечера.

– А ну не жадничай, Тия, я тоже хочу попробовать, – пыталась выхватить из рук подруги курительную трубку худенькая девушка в розовом платье и двумя красивыми хвостами, спускающимися на плечи.

Вторая, что была постарше, выпустила изо рта тонкую струйку дыма и хриплым голосом произнесла:

– Хороший табак, только сильно не вдыхай.

– Митхатхор, тебе ещё нет даже шестнадцати! – укорила её третья девушка, с заплетёнными в маленькие косички длинными волосами.

– И что теперь? – грубо возразила Тия, – Не слушай её, Мити, маленькая сестрёнка всегда была папенькиной дочкой. То нельзя, это нельзя. А ты попробуй!

Митхатхор несмело поднесла трубку ко рту и втянула густой дым. Её лицо покраснело, словно спелое яблоко, щёки раздулись. Она раскашлялась и выпустила трубку из рук.

– Я же говорила, тебе слишком рано пробовать табак! – прильнула к ней третья девушка и постучала по спине.

– Эх, слабачка, – усмехнулась Тия. – Ладно, туши. Ох, сестрички мои, как бы я хотела сама побывать за Океаном, увидеть табачные и чоколатные49 поля, посмотреть на мальчиков с обсидиановыми глазами и клыками, как у ягуаров. У-у-ух!

– Отец говорил, что табак и чоколатль уже выращивают на Севере, – придя в себя, промолвила Митхатхор. – А как же твой Пабаки? Вы с ним больше не встречаетесь?

– Ах, кто такой Пабаки по сравнению с настоящим воином-ягуаром, сестрёнка?

– И ты бы могла разбить ему сердце, если бы тебе подвернулся кто-то другой? – удивлённо спросила девушка с длинными косами, перебирая тонкими пальцами свой амулет, висящий на изящной лебединой шее.