Федулов отрицательно покачал головой.

– Они же не знали точного места. Они знали только координаты района поиска. А это – непочатый край работы! Поэтому они не могли выйти на «точку» раньше нас. Они пришли сюда одновременно с нами. Точнее, они «вели» нас. Ну, то есть, сопровождали, передавая от одного другому. Хотя правильнее будет сказать, что это мы «вели» их. «Наводили», так сказать…

Лесь Богданыч дружески похлопал по плечу расстроенного юношу: энтузиазм Жоры в деле защиты друга от клеветы заметно пошёл на убыль.

– Вы ведь помните, Жорочка, что мы пошептались с Пинским уже перед самым выходом на ложный тайник. Это не могло его насторожить: все классические владельцы сокровищ именно так и поступали. Доверять секреты другим со старта дураков нет! Это – классика, мой друг! Зачем я, всё же, поделился с ним секретом? Потому что якобы опасался насчёт «чистоты места». Вероятно, он подумал, что я нарочно подвигаю его к жертве. Это совпадало и с его планами – и он тут же вызвался провести, как это говорят военные, «рекогносцировку на месте». Ну, чтобы якобы не подвергать опасности всю группу. Такое, вот, благородство. Я, разумеется, не возражал – и Пинский направился к месту. Вероятно, это и был сигнал чекистам открыться.

Федулов усмехнулся.

– Да будет Вам известно, Жора, что это не было экспромтом с моей стороны. Я проиграл этот вариант сотни раз, прежде чем позвонить в ворота дома Спиральской.

Упорно не желая расставаться с иллюзией, Жора в очередной раз встрепенулся.

– Но ведь они могли просто выследить нас?

Судя по минимуму энтузиазма в его голосе, он израсходовал последний довод в пользу невиновности друга. Федулов почти сокрушённо покачал головой.

– Я понимаю, как нелегко поверить в измену того, кого считал другом: сам прошёл через это – и не раз. Но факты – упрямая вещь…

Он полез в карман, вынул оттуда скомканную бумажку и протянул юноше. Тот поспешно развернул её.

– Какие-то цифры… Ну, и что? Что это доказывает?

– Что доказывает?

Федулов взял из его рук бумажку.

– Вот смотрите: вот эта пятёрка с шестью нулями – видите?

– Вижу. Ну, и что?

– А то, что это – цифра названной мной примерной стоимости этих вещей в золотых рублях. Стоимости, весьма далёкой от реальной.

Лесь Богданыч выразительно поработал бровями.

– Нарочно далёкой. Пристал ко мне Ваш друг, как банный лист – извините за выражение: сколько это примерно будет стоить? Ну, я и сказал. Примерно. Весьма. Должен сказать, что это его весьма впечатлило.

– Не довод: это любого бы впечатлило, – буркнул Жора.

– Хорошо: идём дальше. Значение этой загогулины Вам объяснять не надо: это – знак умножения.

Соглашаясь, Жора кивнул головой – и вынырнул взглядом исподлобья.

– А что означают эти цифры – двойка и пятёрка?

– А это – «двадцать пять», друг мой…

Лесь Богданыч выразительно поработал бровями.

– …процентов.

– Процентов?!

Жора так и замер с открытым ртом: он понял всё. Или почти всё. С трудом ему удалось «отработать» челюстями назад.

– Вы хотите сказать, что Леопольдыч сделал это, потому что… ну, что всё это – от сравнения пяти процентов и двадцати пяти?!

Федулов не стал уводить взгляд в сторону.

– Не буду Вас разубеждать, Жорочка. Не буду и не хочу. Да и нет в этом необходимости: Вы всё правильно оценили и расставили по местам.

– Но почему – двадцати пяти? Откуда эта цифра?

– От закона, – улыбнулся Федулов. – Уже тогда, в Киеве, по лицу Пинского я понял, что пятью процентами он не удовлетворится. Я нисколько не сомневаюсь в том, что сразу же после нашего ухода он позвонил своему другу в ГПУ и сообщил ему о том, что на подходе – огромные ценности. И ценности эти существуют в виде клада, за обнаружение которого ему по закону полагается двадцать пять процентов их стоимости! Вот Вам – двадцать пять процентов! Вы представляете, Жора: пять процентов – и двадцать пять! Есть разница?