– Вот теперь нам никто не помешает, – произнёс он как-то нервно и встревоженно, точно крал колбасу.

– Вы что, закрылись на замок? – выдавила я из себя, сильно ошеломлённая.

– А ты хочешь, чтобы кто-нибудь сюда заглянул? Хотя во всём цехе мы остались вчетвером, – говорил он, подходя ближе и протягивая к женскому телу большие руки.

Я молчала, не зная, что предпринять: может, ударить его одной из тяжёлых папок по голове или стукнуть между ног?

– Ты очень красивая девушка и мне нравишься. Если будешь со мной дружить, то и я не останусь в долгу, озолочу, – его голос дрожал, а рука полезла мне под юбку.

Я попыталась вырваться и схватить папку, но нахал сжал меня словно тисками.

«Наносить удар нужно, когда противник ещё не успел тебя скрутить», – подумала я и стала выворачиваться из тисков.

И тут, на моё счастье, послышались громкие, тревожные голоса, стук тележки, грохот и шарканье.

– Анатолий Григорьевич! Анатолий Григорьевич! У нас проблемы! – кричал отчаянный женский голос, точно случился пожар.

Директор сделал злое лицо и поспешил к двери.

– Мы ещё продолжим наше общение, – выдавил он и вышел.

«Господи, спасибо!» – прошептала я и выскочила следом.

Тревогу подняла Людмила Михайловна. Оказалось, что одна из печей, где коптилась колбаса, перестала работать и из неё повалил дым. Нужно было срочно вызывать ремонтника, а иначе – конец.

Мне показалось, что Людмила Михайловна видела нас, выходящих из кандейки. Я поняла это потом по её поведению: она стала на меня ворчать и  как-то странно коситься.

Ещё несколько минут назад я радовалась, что начинаю привыкать к своей работе, она даже начинала мне нравиться. Но теперь вошла в ступор. Я разочаровалась.

А всё-таки в столовой, в нашем женском коллективе, было намного спокойней и сытнее. Сейчас же мне постоянно хочется есть и кругом мужской пол, от которого неизвестно чего можно ожидать. Ещё в столовой не было такой большой ответственности: сварила вкусно, не пересолила, не сожгла и всё. А здесь – деньги. Я устала. И теперь даже не знаю, смогу ли работать дальше.

Следующий день прошёл более-менее благополучно. Про приставания директора я никому не рассказала.

Он же смотрел на меня как на собственность, будто мы знакомы уже целую вечность и я принадлежу ему. Честно сказать, после того случая я перестала его уважать.

Когда вечером вошла в свою кандейку, то сразу же закрылась на замок. Кто-то несколько раз дёрнул ручку двери и постучал. Я молчала. Выйдя через несколько минут, встретила недовольный взгляд директора. На его лице была ухмылка.

– Советую мне подчиниться, а иначе вам удачи не видать, – сказал он тихо, мимоходом, выйдя из помещения, в котором сидела Людмила Михайловна и что-то записывала в журнал.

Когда я появилась в кабинете, её недовольный и суровый взгляд с прищуром окунул меня в кипяток. Лицо тут же вспыхнуло огнём, а тело загорелось: мне почему-то стало очень стыдно, будто именно я во всём виновата и как будто Людмила Михайловна об этом знала. Или догадывалась. Может быть, я сама дала повод директору: не стоило любезничать с ним и улыбаться. Но ведь делала это из деликатности и уважения, только и всего.

Я оделась и пошла в контору сдавать выручку и дорогой решила: нужно бежать отсюда, пока не случилось что-нибудь пострашнее.

Утром от Светланы Александровны мы с заведующей складом получили взбучку. Оказывается, выдали в долг колбасу лицу, вернее предприятию, которое находится в чёрном списке. То есть колбасу берёт, а деньги не перечисляет. И если в течение месяца не будет доставлено 8000 тысяч рублей, эту сумму поделят поровну между мной и Раисой Николаевной.