– Так он что не мертвый? – шепотом, еле сдерживая себя спросила Вэйда.

– Мертвый. Здесь мертвый, а там – дед показал куда-то на ту сторону горы – а там живой. Только не ручей это, ручей кругами не ходит. Вот тебе одна из тайн нашей Летурии.

– А еще тайны есть?

– Здесь все тайна. Только мы к ним привыкли, к тайнам, значит. Оглянись, что ты видишь?

– Небо синие, трава зеленая, гора Тихая, ну море, – Вэйда вертела головой по сторонам, – Ну, город там внизу, вон козы пасутся.

– И ничего тебя не удивляет?

– Да нет, так всегда было.

– Вот именно – всегда небо, солнце, всегда трава зеленая, и город наш тоже – всегда.

– Ну, а как иначе?

– А иначе, милая, я видел только однажды, когда в молодости на корабле к самому периметру подошёл – а там море вздыбилось, волны выше корабля поднялись, искры неба прям в воду бьют, ветер гудит страшно. Я его слышу – вот он только руку протяни, а здесь солнце, и вода не шелохнется.

Вэйда слушала, раскрыв рот – таких сказок дед не рассказывал.

– А еще, деда, еще что?

– Как-то у деда своего я спросил, кто наш город поострил? – так он плечами пожал, говорит, что с тех пор, как он маленьким был, все так и было. Вот я и хочу хотя бы перед смертью с Незримой сестрой поговорить – говорят, что они все знают, столько тайн неведомых. Но самое печальное, что эти тайны никого не интересуют, будто и нет всего этого и нет.

Незримая сестра пришла к дому уже на следующее утро. Она кивнула коричневым капюшоном деду и тот кивнул в ответ – вот и все приглашение к смерти. Надо еще многое успеть.

Дед шел к подножию на удивление легко, он делал глубокий вдох, пытаясь запомнить все ароматы трав и цветов, он сжимал руку Вэйды, чтобы запомнить какова она, наощупь, он всматривался в лица друзей, вышедших проводить его в последний путь. Кто-то затянул песню, он том, что старость уходит гордо, и лишь юность скорбит в печали. Но тот, кто написал эти строки явно сам еще был живым и не собирался уходить в ближайшие часы. Здесь не принято плакать об уходящих и вспоминать ушедших, но слезы пробивались, в носу щипало и хотелось убежать от этой горы, и жить, жить, жить. Бегать по лугам, лакомиться фруктами, вдыхать ароматы цветов, а главное – держать вот так за руку свою маленькую Вэйду.

Пещера Последнего Шага была закрыта. Прям возле порога разложили белоснежную скатерть, а на нее – всякие вкусности. Был тут и овечий сыр с семенами голубых незабудок, и густой компот с пряными травами, и даже плоская рыба, запечённая между солнечных камней – каждый принес то, что любил больше всего на свете, чтобы уходящий мог надолго запомнить свой последний день.

Ближе к вечеру дверь открылась – за ней никого не было. Никто не ждет тебя за чертой горы, никто не проводит дальше порога. Там ты одинок и бессилен. Дед встал. Обнял каждого, кто пришел на его похороны. Последней он обнял Вэйду. Уткнулся носом в ее макушку, глубоко вдохнул, а потом заговорил быстро-быстро

– Я смерти не боюсь, и ты не бойся. Я ж всегда думал, что как умру, так с бабкой своей и встречусь – а вдвоем не страшно, да и веселее. А потом, когда травинку в ручье увидел, понял, что нет ее, смерти. Совсем нет. Вот я сейчас в эту дверь войду, а потом где-то выйду. Только боюсь, не узнаю никого, как ты двенадцать лет назад не узнала.

Дед еще раз обнял Вэйду, поцеловал ее в лоб и сделал шаг через порог. Дверь закрылась.

Вэйда смотрела на закрытую дверь, там остался ее самый дорогой человек, ее друг, ее наставник. И если все так как он говорит, то где-то в Летурии скоро закричит новорожденный малыш, который никогда не узнает ее среди тысяч других. А если ты ничего не помнишь – это и есть смерть. Самая настоящая. Сколько бы ты жизней не прожил, ты каждый раз умираешь по-настоящему. Забвение – в этом суть смерти.