– Мам, ну и чего ты молчишь?

– Я представила, как маленькая ты, – и мать заревела, отхлебнула холодного чаю, шмыгнула носом, а потом совершенно ровным тоном добавила, – Сейчас же тебе никого спасать не надо?

– Боюсь, что все не просто так. Это мое тринадцатое рождение…, и я должна найти эту Тихую Гору, потому, как если она бабахнет второй раз, то, мне кажется, капец будет всему шарику.

– Ну с чего ты взяла? Даже если вулкан взорвется, ну мало ли таких вулканов? Что в каждый лезть теперь.

– Мам это не вулкан. Это скорее реактор. Раньше, вот в тех жизнях, это была просто гора, а в ней бездна. Но я-то видела ее изнутри. А теперь, пройдя курс элементарной физики, я могу точно сказать, что никакая это не гора, а самый настоящий реактор, который скоро может бахнуть.

– А может он уже бахнул, может это Чернобыль или Фукусима, но ведь все как-то без тебя обошлось

– Я не хочу тебя пугать, но размер Тихой горы в основании несколько километров. Половиной своей гора утопает в море, именно по ней считается разрешенный периметр выхода кораблей в море.

–А что за периметром?

– Старшие говорили, что там чудовища, и в назидание показывали остов корабля, перекусанный практически пополам. Ну а в итоге, как я сейчас понимаю, за периметром были вы – человеческая цивилизация. И по какой-то причине мы друг о друге не знали.

– Тьфу, на тебя. Опять своей фантастики начиталась. Тоже мне Зена, королева воинов, нашлась. Так ведь и до инфаркта довести мать можешь.

–Мам?

– Чайник поставь, а то остыл совсем. С такой дочерью и в кино ходить не надо.

В дверь позвонили. Вэйда опустив голову, пошла открывать.

На пороге стоял отец. Букет белых роз был настолько огромен, что самого отца за ним было не углядеть.

– Слава богу, успел, – сказал отец. Отдал ей букет и крепко обнял, – С днем рождения, доченька.

А потом опустился на одно колено, приложил одну руку к груди, а вторую вытянул вперед, вдруг произнес: «Ore, Vayda! Ore, va kina»

– Tuva ma pato. Ama va kina, – ответила Вэйда. Она обняла отца и разревелась. Впервые в этом мире она услышала близкую ей речь, впервые ее восславили, как королеву.

Мария утирала слезы, глядя на эту идиллию, а в голове проскочила мысль, что психиатров понадобится парочка.

– Пап, откуда ты это знаешь? – вытирая слезы, спросила Вэйда.

– А я, Лилечка. Ой прости – Вэйдочка, учил. Я в экспедиции с мужиком познакомился. На тебя похож. Кожа бронзовая, волосики блеклые и глаза как у тебя, ну может посветлее. Ну, думаю, вот и вылезла правда про жену мою ненаглядную. А потом мозг включил, мужику от силы лет двадцать пять, то есть, он еще пешком под стол пешком ходил. Ну опять же мысль – а у него ж папа есть. Короче я к нему, мол так и так. Фотку твою показываю. А он как заорет это ваше «оре», как давай обнимать-целовать – думал живым не убегу. Вот и рассказал, что ждут они тринадцатого пришествия великой своей Вэйды вот уже две с лишним тысячи лет. И явится она – ты, то есть, – и объединишь и спасешь. Боюсь, Лилька, что скоро вокруг тебя поклонники в буквальном смысле ползать будут и поклоняться.

– Пап, спасибо. Только ирония здесь ни к чему. И, судя по всему, времени не так и много. Ладно, родители, праздник праздником, но колледж никто не отменял. И еще раз спасибо за понимание. Вам, наверное, есть о чем поговорить. Люблю вас.

Но ночь была не спокойна. Те яркие сны о мерном существовании, которые так согревали ее душу все эти году, сменились мрачными воспоминаниями.

Когда тебе всего двенадцать, ты не думаешь о плохом. И жерло Тихой горы – это всего лишь незначительная опасность, к которой не стоит подходить близко. Да и не подходил никто – слишком долго идти, слишком крут подъем и пейзаж с каждым шагом становился печальнее. Редкие чахлые травы не прельщали даже белоснежных коз. А дальше насыпь из серых камней – и больше ничего. Кто первый и кто последний подходил к этому громадному зеву – их имена стерлись в истории, но каждый летуриец с самого рождения знал, что Тихая Гора не любит визитеров. Босые ноги уже исколоты острыми камнями, еще недавно белый балдахин, покрылся пятнами серой пыли. К ободранному подолу прилипли бледно-зеленые колючки (странно, но росли они только здесь, будто ничего доброго эта пустошь породить не может). Репьи цеплялись за платье, тянули свои хилые ветки к ее ногам, словно хотели удержать девочку от страшной беды. Но Вэйда делала шаг и слабые стебли рвались, оставляя свои колючие головки на белом материале чтобы, как напоминание об опасности, колоться о голые ноги. И вот черная бездна. Где-то там в глубине – самое сердце Тихой горы, которое надо успокоить лишь протянув руку.