И мне особо дорог Лермонтов,
И мутный англичанин Байрон
За то, что были интровертами
В своей поэзии печальной.
«В конце Проспекта Мира у обочины…»
В конце Проспекта Мира у обочины,
Где Мухиной Колхозница с рабочими,
У станции метро ВДНХа,
Мне вспомнилось, как были мы ребенками,
Все ленинцами, пионеро-звонкими,
Чья поступь в коммунизм была легка.
С тех памятных времен прошли года,
И все мы разлетелись кто куда.
«Открой свои дороги, небо звездное…»
Открой свои дороги, небо звездное,
Рейс более стремителен, чем рейд.
Нам редко выпадает ехать поездом,
Все чаще самолетом через gate.
Пора признать – мы птицы перелетные,
Не с тем, чтобы попасть под теплый кров,
Всегда в дороге – наша подноготная,
А что дороже этой пары слов?
«Мы ехали, мы мчались через лес…»
Анне Бру
Мы ехали, мы мчались через лес,
Ни версты, ни секунды не считая,
С особенным вниманием и без,
Что жизнь, такая хрупкая, крутая.
Поставь в гараж свой красный «мерседес»
И, тихо Касту Диву напевая,
Возьми бокал, налитый под обрез,
Напитанного солнцами Токая.
Под насыпью – ты помнишь те стихи?
Лежит во рву и смотрит как живая,
Прощенная уже за все грехи,
Красивая, как ты, и молодая.
А ночь когда заступит за порог
И сон уже застит твои ресницы,
Пускай тебе приснится Саша Блок,
И врубелевский Демон пусть приснится.
«Святой Вертеп с волхвами у порога…»
Святой Вертеп с волхвами у порога,
Как промысел наивной простоты,
Народный театр ко дню рожденья Бога,
Где все так вдохновенны и чисты.
А дальше – заповедная дорога
Впрямую от звезды и до воды.
«Никак Москва ликует…»
Никак Москва ликует?
Виньетки в кружевах.
Как выйдешь на Тверскую —
Так тут же скажешь: «Ах!»
Заморская картина,
Чудачества извне,
Вихляют серпантином
При русской старине.
И я скажу: «Усердствуй» —
Восторгу своему.
Пусть будет праздник сердцу
В противовес уму.
«Он приближается – разглядывайте краски…»
Он приближается – разглядывайте краски,
Исконно русский, а не финно-англосакский,
Дедуля славный, взявший посох для острастки,
Товарищ в валенках, напяливший халат.
С девицей снежною за ручку, не в обнимку,
Довольно строго, без намека на ужимки,
Весь в оперении бравурных звуков Глинки,
Параден обликом, в общеньи простоват.
И непростительно в личине новомодной
Нравоученьем укорять себе подобных
За бесшабашное веселье торжества.
Куда как проще подойти и слиться с ними,
Назвать согражданами добрыми своими
И разгуляться в славном городе Москва.
«Забава с Новым годом миновал…»
Забава с Новым годом миновала,
На улице уныло и темно,
И Муза та, что Данту диктовала
Страницы ада – мне стучит в окно.
Не ведая, что с этой дамой делать,
И сильно опасаясь оплошать,
Я шторы запахнул рукою смелой
И сразу завалился снова спать.
«Распутица – отнюдь не благодать…»
Распутица – отнюдь не благодать,
Подумалось мне вдруг перед обедом.
Я должен с этой мыслью переспать,
А уж потом кому-нибудь поведать.
Красавица! Какие грудь и стать,
Цветок открытых чакр и аюрведы.
Блаженство этой дамой обладать,
Назло весьма надменному соседу.
Бессонница, Гомер, опять, опять,
И сорок восемь тысяч братьев следом.
Пора уже, пора коней менять,
Причислив поражения к победам.
«Ночь пьяна и темна, замело все пути и дороги…»
Ночь пьяна и темна, замело все пути и дороги,
Необузданный ветер слезою омоет глаза,
Пусть и больно, и трудно – нельзя
предаваться тревоге,
Жизнь пытает на крепость, но цепки еще тормоза.
В час назначенный минут все наши заботы-печали,
И заведомо сгинет постылое бремя страстей.
Только хочется верить —
нас ждет не забвенье в финале,
А нездешние дали, что дал нам Христос на кресте.
«Снега забиты вьюгами в сугроб…»