Коврин(переглянувшись с Таней 1). Как же – известный в России садовод.

Песоцкий. Статейками балуюсь.

Коврин. Ну, Егор Семеныч!

Таня 1. Прекрасные статьи. Он отлично пишет.

Песоцкий. Ну, уж и отлично! Скажешь тоже.

Таня 1. Сейчас, Андрюша, я принесу.

Таня 1 направляется к выходу. Ей навстречу выбегает Таня 2 с брошюрами и журналами в руках, подает их Тане 1.

Песоцкий. Не слушай ты её, пожалуйста! Не читай!

Таня 1. Вот, Андрюша, почитайте статьи отца.

Песоцкий. Впрочем, пожалуй, читай: прекрасное снотворное средство.

Таня 1. По-моему, великолепные статьи!

Песоцкий хохочет.

Таня 1. Вы прочтите, Андрюша, и убедите папу писать почаще.

Коврин. Обязательно.

Песоцкий. Да не слушай ты её… (Дрожащими руками перебирает и перекладывает брошюры.) Сначала прочти это. Статья Гоше… и вот эти русские статейки… чтобы было понятно… Прежде чем читать мои возражения, надо знать, на что я возражаю… (Собрав брошюры в стопку, подает их Коврину.) Вот…

Коврин. С удовольствием. Ночь длинная… Надеюсь, осилю. (Тане 1.) Мне бы для такого дела… бутылочку того вина, что с обеда осталось. (Взвешивая на руке брошюры.) Нет, все-таки две бутылки.

Таня 1 направляется к выходу. Ей навстречу выбегает Таня 2 с вином в руках, подает их Тане 1. Таня 1 подает вино Коврину.

Коврин. Покойной ночи вам! Облаков побольше. (Уходит.)

Песоцкий(вслед). Скучища… ерунда! (Таня 1 обнимает его.) Спать пора, кажется…

Сцена 3

Комната Коврина. Он полулежит на полу, вокруг него полупустые бутылки и брошюры. В кресле сидит Черный монах.

Коврин(берет и кидает брошюры). «О промежуточной культуре». «Несколько слов о перештыковке почвы под новый сад». Вот! «Еще об окулировке спящим глазком». И все в таком роде. (Откидывается на спину.) Давно я не читал такой дребедени. Помрешь со скуки. (Садится.) Но какой задор! Нервный. Я бы сказал болезненный.

Черный монах. Вот статья с мирным названием «Русская антоновская яблоня».

Коврин. Посмотри, как он её начинает. Фонтан ядовитых слов. О профанах и дилетантах. А в конце сожаление о том, что мужиков, ворующих яблоки, больше нельзя драть розгами.

Черный монах. Разведение садов – дело красивое и здоровое.

Коврин. Я тоже так думал. Но нет! Эти идейные люди – с высоты своего опыта и возраста – превращают милое, невинное дело в страсть и войну. И почему-то считают, что имеют на это право. А ведь это издевательство над природой. Груша в виде пирамиды, зонт из яблони, дуб в виде шара. А эта цифра из слив, означающая год, когда Песоцкий занялся садоводством! Это же насилие над естеством!

Черный монах. Да ты гилозоист.

Коврин. Учение о наличии души у природы мало интересовало меня. Но теперь… Я иногда сам чувствую себя яблоней, к которой привязали лошадь…

Черный монах. Ты привязан к этому дому?

Коврин. Единственное место, которое мне здесь по душе, – это парк. Угрюмый, строгий. Он оканчивается обрывистым, крутым берегом. Сосны с обнажившимися корнями. Мохнатые лапы. Внизу нелюдимо блестит вода. Кулики жалобно посвистывают. Мрак… и такое настроение…

Черный монах. Хоть садись и балладу пиши.

Коврин. Слушай, после наших с тобой встреч мне весело. Вчера я смеялся, пел и даже станцевал мазурку! Таня сказала, что у меня особенное, вдохновенное лицо. Я очень-очень интересен… Я часто взволнован, приятно взволнован… Иногда мне сильно хочется рассказать о тебе Тане и Егору Семенычу.

Черный монах. Лучше промолчать.

Коврин. Да, наверно, сочтут за бред…

Черный монах. Или испугаются. (Пауза.) Зачем тебе эти люди? С их призрачным садом… Зачем избранному статьи о спящем глазке?