Выглядел Тобка карикатурно, хотя чем-то и напоминал шпица: у него была острая гладкая мордочка со стоящими треугольными ушками и пышное жабо. Длинная чёрная шерсть распадалась по его хребту на две стороны, прикрывая рыжеватое брюхо, а хвост, как страусовое перо, лохматой баранкой лежал на спине. Всю картину портили до нелепости короткие, мелкие лапки и какой-то невнятный дефект пасти: его верхние зубы не до конца прикрывались губой, и пасть постоянно казалась ощеренной.
Всё бы ничего, да характер у Тобки был препротивный. Если внушительный Пират охранял двор от пернатых и хвостатых воришек, то эта «мелочь», Тобик, с утра до ночи следил за всеми «двуногими», проходящими мимо Паниного дома. И не просто следил, а, завидев идущего, кубарем выкатывался со двора на дорогу и, поднимая клубы пыли, с остервенелым лаем начинал преследовать ни в чём не повинного человека. Стараясь по трусости не попадать в поле зрения своей жертвы, Тобка нападал сзади. Щеря острозубую пасть и захлёбываясь лаем, он норовил схватить человека за пятку. Бедняга-прохожий изворачивался, начинал искать под ногами спасительную палку или камень, чтобы отпугнуть мерзавца, – а вот этого Тобка никому не прощал! Почувствовав уже совершенно определённую угрозу, он, опережая её, больно тяпал человека за ногу и благоразумно, с мстительным лаем, скрывался за своими воротами (до следующего, проходящего мимо).
Тётка Паня обожала своего Тобку и прощала ему всё. А «сторожевую» прыть даже поощряла и пресекала редко – только когда кто-нибудь скандал заводил – и Тобка мгновенно её слушался. Чувствовали они друг друга с полувзгляда. Детей у тётки Пани никогда не было, и она любила его, воистину, как своего ребёнка, а называла не иначе как Тобка-сынок; разговаривала с ним как с человеком и всюду брала с собой. В магазине она обязательно покупала ему гостинцы, а со стола Тобке доставались самые лакомые кусочки.
Когда тётка Паня отправлялась куда-то на лодке по реке, Тобка непременно сопровождал её, сидя на носу и по-лоцмански оглядывая фарватер и окрестности. Однажды Тобка с лодки увидел, что мимо их дома, по дороге, идёт чужой человек. Забыв про водную преграду, он со своим обычным истерическим лаем ринулся в атаку и тут же с размаху (затормозить-то уже было негде) улетел в речку. Увидев своего «сынка» беспомощно барахтающимся в воде, Паня душераздирающе закричала и бросила вёсла, – лодка под её ногами заходила ходуном и чуть не опрокинулась. Вытащить Тобку из воды не было никакой возможности, Паня могла только протягивать к нему руки и стенать: «Тобка, сынок! Тобка, сынок!..» Но опростоволосившийся Тобка, несмотря на полное отсутствие опыта в водоплавании и мелкие, малопригодные для этого лапки, добрался до берега самостоятельно, где первым делом, зажмурившись и пуще обычного оскалив пасть, стал долго и яростно отряхиваться. Паня же, вся на нервах, догребла за ним, выбралась из лодки и с причитаниями посеменила сушить и ублажать несостоявшегося утопленника…
Давнишняя история про пса Гая
Как-то сидели мы с пятилетним сыном Мишкой на крылечке, отдыхали после завтрака. Утро было сверкающее, душистое – июнь в самом разгаре! Зелень вокруг свежая, молодая, луга цветут, весёлые облака несутся по умытому небу. И так хорошо нам было!
Вдруг на тропинке, ведущей к нашему дому, появилась гурьба собак – штук восемь разного размера и масти. Перемещались они нервно, вразнобой, успевая, однако, и на травке иногда поваляться, отдохнуть. По всем признакам – гуляла «собачья свадьба». Обычно на такие «свадьбы» со всей округи собираются разнокалиберные псы и днями бегают за какой-нибудь местной жучкой, претендуя на ее любовь и благосклонность. И неизвестно, кого она выберет на роль «жениха». Каждый в этой компании тихо ненавидит своих назойливых соперников, и от этого между ними часто случаются злобные стычки. Так и бегают все вместе неделю, а то и больше, – голодные, не рискуя лишний раз исчезнуть из поля зрения своей «дамы», чтобы поесть-попить. Эти взбудораженные стаи надо обходить стороной, стараясь никак их не задевать, не попадаться им «под горячую руку», а то можно ненароком и схлопотать от какой-нибудь уставшей и раздраженной псины.