– Срослось не совсем удачно. Я думал, будет хуже. Хромай. И пора работать. – Закрыл больничный лист. Наташа промолчала, считая, что с таким врачом легче молчать.

Вышла на работу – вновь стала Натальей Сергеевной. Уже на ближайшую субботу был намечен её доклад на тему «Жития святых в древнерусской литературе».

Именно в субботу до обеда Щербатов без предупреждения и решил навестить, чтобы возвратить книгу и выслушать некоторые объяснения по тексту.

Дверь была не заперта – в полуподвале свет… Легонько дважды стукнув, Щербатов вошел в комнату, не дожидаясь разрешения. Он и без света, в полутьме, увидел бы, что слева на кровати лежит Анна Ивановна – Наташи нет. Щербатов было уже развернулся, чтобы уйти, когда Анна Ивановна сказала:

– Что, Петр Константинович, или заплутался, или полагаешь – я сплю? Никак. – И весьма проворно села на грядку кровати. – Тебе Наташу? Так она в библиотеке, доклад у нее, чаю, в шестнадцать часов. Коли не спешишь, дак и со мною чайку попьём. Я и слово сказать хотела бы…

Она уже поднялась на ноги, ополоснула руки, включила чайник, а Щербатов так и стоял молча, не в состоянии принять решения. Он пребывал в весьма тяжелом унынии, потому что уже несколько дней чувствовал себя скверно. И конечно же Анна Ивановна не могла и не смогла бы развеять такое наваждение, тем более повлиять на состояние. Но развернуться и уйти – значило бы, ещё сюда не заходить. А Щербатов сердцем чувствовал, что он уже в чем-то зависим, они очень много о нём знают, к тому же иные по сравнению с ним – этим и Наташа привлекательна, отнюдь не как женщина… Но о чем он станет говорить с этой женщиной его поколения? Что она может ему сказать, он не знал, как и того, что сам он ей скажет. Наконец решился:

– У меня, Анна Ивановна, полчаса свободного времени, если управимся, не откажусь от чашки чая.

– А что не успеть – успеем. Ставь сумку, сымай плащ, а чайник уже шумит – момент и щёлкнет.

Щербатов сел к столу. Чай был заварен, настаивался под «матрёшкой», на столе уже стояли чайные чашки с блюдцами, сладости и печенье, мёд нельзя – на улице осенняя простуда прихватит.

Внешне мать даже не напоминала облика дочери – всё иное, и ростом Наташа на голову выше, но обе энергичные и за словом в карман не лезли; обе сокровенны – сами в себе. Так что Анна Ивановна не заставила себя ждать, да и времени отведено – полчаса.

– За дочь я спокойна – мы ведь сроду православные… И что ты квелый, простым глазом видать, а уж что внутрях болит, то одному Богу дано знать. Да только теперь чаще чернобыльская болезнь пошла. Ну, да то ли еще учинят… А что ты ищешь от неё – не ведаю. Может, просветишь?

Помолчали. Налили в чашки чай – горячий, минутку повременить. Этой минуткой и воспользовался Щербатов:

– За дочь, Анна, не беспокойся – факт… Болезнь во мне действительно чернобыльская – вот я и бегу от неё, да только убегать некуда и не успеваю.

И сник Щербатов, нахмурился. И она конечно же заметила это…

– А что я ищу от неё, понятия не имею. Наверно, откровенного человеческого отношения.

– У нас в таком разе говаривали: погреться возле доброй души. Такое не возбраняется, напротив, отказать страждущему в таком разе нельзя никак…

– Сейчас, может, и поеду в библиотеку послушать её доклад. – Это уже была заявка для побега. Анна Ивановна добродушно усмехнулась:

– Чаю, и свои-то доклады надоели до не могу!

– Это уж точно так…

– А я ведь у тебя, Пётр Константинович, однакожды на приёме была – из безвыходности. Лет уж пять или боле. Инфаркт я тогда одолела. Туточки вот и задыхалась зимой… Записалась, отстояла, вошла, ты лютый почему-то, по кабинету как тигра… Говорю, вдова я, с дочерью, в полуподвале живём – помоги, ежели хочешь. Нет фонда, – говоришь из-за стола, – по месту работы вставайте на очередь… Давно встали, да так до сих пор и стоим, не сдвинулись, – заключила Анна.