Но как я её люблю, никто не знает.


Свободная. Наглая. Красивая.

Восхищает.

Поцелуи на ветру. Губы стираются, расцветают. Я им позволяю.

Капли мелкого дождя по щекам. Как лёгкие объятия. Как мои. Ты их знаешь.


Пойдём со мной гулять. Не предвещая.

Я иду. Одна. Тебя будто бы случайно встречаю. Твои вопросы. Слышу. Отвечаю.

Да. Прочитала.

Конечно, понимаю.

И я скучала. И я сейчас наслаждаюсь.

Дальше замолкаем.

Поцелуями прерываемся.

Мы совпадаем. Ответы на вопросы одинаковые.

Зачем же звуки осени нарушать. Утопаем в ней. Теряемся.


Только часы. Запястье пережимают.

Нам пора. Прощаемся.

Приятная боль. Осенняя. Её вся природа проживает.

Больно. Руку сильно сжимаешь.

Или это я твою так. А ты отвечаешь.

Сейчас так. А завтра не наступит.

Пусть пока будет осень.

И нежная печаль.

Обнимаю.

Катрин Аполлонова

– 13 —


– Входи. Вкушай и властвуй!

– Моя хорошая девочка.

Нимфа лежит на столе.

Ноги упираются в стену. Спина выгнута. Одна кисть поддерживает локоны, вторая ласкает бездну.

Тело жаждет проглотить достоинства и недостатки без оглядки.

В голове колядки.

Икринки дразнят соски, щекочут пупок.

Мне бы воздуха глоток.


Он застывает, потирает подбородок.

– Красная икра?

– Хотел взбитые сливки?

– Нет. Бокал вина?

– Сворачиваем. Знакомая тропа.

– Сдуваем с отношений пыль?

– Бежим в новаторство, любовь моя.


Полотенце с его бедер летит в сторону. Слизывает приманку.

Животом касается лица.

Губы впиваются в его пах. Язык, как удав, сражается мертвой хваткой.

Мгновение – охотник повержен.

Рык удовольствия заполняет комнату.


– Слезай с шеи. Я не вижу твоего лица. Как ты перемещаешься. То на коленях, то верхом, то сворачиваешься калачиком, то распускаешься розой.

Он поднимается с постели, нравоучения полетели. Улыбаюсь.

– Стараюсь, чтобы приятное послевкусие осталось, – отвечаю.

– Перебор, – запиши это в протокол.

Жалобу подаю на судьбу.

Стирание границ – серьёзное нарушение.

И в сексе, и в еде. Отвратительное поведение.

– Сделаем шаг навстречу. Волю прокачаю.

Пожелания маркером отмечаю.

Внесу на рассмотрение.

Принципиальное изменение.


– Мудрая, светлая, конфетная.

Страдаю. Заботой окружаю.

Правда за тобой, знаю.

Прости родная.

– Прощаю. Птицу счастья изловить чёрт-охотник решает.

Раскидывает силки в душе,

Веру, надежду в клише бесстрашно превращает.

Ефросиния

***


Давай встретимся, чтобы ничего.

Я не умею так. А ты?

Пойдём по неулице к некафе. Попьём нечаю. Помолчим.

Я подожду, чтобы ничего между нами восстановилось, когда оно на мгновение превратится в картинку или импульс, и ты подумаешь, брать ли меня за руку или нет. У тебя заболит голова от «а что, если…», и ты уставишься в телефон, разыскивая там что-то. Пока я подержу плотное «ничего».

Поднимешь на меня глаза. Заглянешь в мои. А в них – ничего. И ты выдохнешь. И станет хорошо.

– Как ты это делаешь? – спросишь ты.

– Я не делаю. Ничего не делаю.

– Делаешь. Вот это «ничего». Где научилась?

– С тобой. Сейчас, – отвечу. Это правда. Давно хотела и только вот сейчас получается, кажется.

Из кафе мы выйдем за руку. Перейдём через дорогу. Пальцы потеряют друг друга. Потом снова найдут. И потеряют.

Я захочу быть тебе полезной. Ты не заметишь. Ты захочешь очаровать. Я пропущу. Мы будем по привычке доказывать друг другу, какие мы все из себя, будем строить планы, врать и возлагать надежды… пару минут. Пока нас не спасёт дикая усталость от всего этого. Она давно рядом ходит. И только сейчас, когда мы плотно зажаты в её тисках, наконец-то научились (и ещё учимся) давать друг другу ничего.

Мне нужно много – покой, тишина, нежность – у Пустоты это всё есть. Я возьму оттуда. А ты поддержишь поле Пустоты. Бережно. Тихо.