Но как я её люблю, никто не знает.
Свободная. Наглая. Красивая.
Восхищает.
Поцелуи на ветру. Губы стираются, расцветают. Я им позволяю.
Капли мелкого дождя по щекам. Как лёгкие объятия. Как мои. Ты их знаешь.
Пойдём со мной гулять. Не предвещая.
Я иду. Одна. Тебя будто бы случайно встречаю. Твои вопросы. Слышу. Отвечаю.
Да. Прочитала.
Конечно, понимаю.
И я скучала. И я сейчас наслаждаюсь.
Дальше замолкаем.
Поцелуями прерываемся.
Мы совпадаем. Ответы на вопросы одинаковые.
Зачем же звуки осени нарушать. Утопаем в ней. Теряемся.
Только часы. Запястье пережимают.
Нам пора. Прощаемся.
Приятная боль. Осенняя. Её вся природа проживает.
Больно. Руку сильно сжимаешь.
Или это я твою так. А ты отвечаешь.
Сейчас так. А завтра не наступит.
Пусть пока будет осень.
И нежная печаль.
Обнимаю.
Катрин Аполлонова
– 13 —
– Входи. Вкушай и властвуй!
– Моя хорошая девочка.
Нимфа лежит на столе.
Ноги упираются в стену. Спина выгнута. Одна кисть поддерживает локоны, вторая ласкает бездну.
Тело жаждет проглотить достоинства и недостатки без оглядки.
В голове колядки.
Икринки дразнят соски, щекочут пупок.
Мне бы воздуха глоток.
Он застывает, потирает подбородок.
– Красная икра?
– Хотел взбитые сливки?
– Нет. Бокал вина?
– Сворачиваем. Знакомая тропа.
– Сдуваем с отношений пыль?
– Бежим в новаторство, любовь моя.
Полотенце с его бедер летит в сторону. Слизывает приманку.
Животом касается лица.
Губы впиваются в его пах. Язык, как удав, сражается мертвой хваткой.
Мгновение – охотник повержен.
Рык удовольствия заполняет комнату.
– Слезай с шеи. Я не вижу твоего лица. Как ты перемещаешься. То на коленях, то верхом, то сворачиваешься калачиком, то распускаешься розой.
Он поднимается с постели, нравоучения полетели. Улыбаюсь.
– Стараюсь, чтобы приятное послевкусие осталось, – отвечаю.
– Перебор, – запиши это в протокол.
Жалобу подаю на судьбу.
Стирание границ – серьёзное нарушение.
И в сексе, и в еде. Отвратительное поведение.
– Сделаем шаг навстречу. Волю прокачаю.
Пожелания маркером отмечаю.
Внесу на рассмотрение.
Принципиальное изменение.
– Мудрая, светлая, конфетная.
Страдаю. Заботой окружаю.
Правда за тобой, знаю.
Прости родная.
– Прощаю. Птицу счастья изловить чёрт-охотник решает.
Раскидывает силки в душе,
Веру, надежду в клише бесстрашно превращает.
Ефросиния
***
Давай встретимся, чтобы ничего.
Я не умею так. А ты?
Пойдём по неулице к некафе. Попьём нечаю. Помолчим.
Я подожду, чтобы ничего между нами восстановилось, когда оно на мгновение превратится в картинку или импульс, и ты подумаешь, брать ли меня за руку или нет. У тебя заболит голова от «а что, если…», и ты уставишься в телефон, разыскивая там что-то. Пока я подержу плотное «ничего».
Поднимешь на меня глаза. Заглянешь в мои. А в них – ничего. И ты выдохнешь. И станет хорошо.
– Как ты это делаешь? – спросишь ты.
– Я не делаю. Ничего не делаю.
– Делаешь. Вот это «ничего». Где научилась?
– С тобой. Сейчас, – отвечу. Это правда. Давно хотела и только вот сейчас получается, кажется.
Из кафе мы выйдем за руку. Перейдём через дорогу. Пальцы потеряют друг друга. Потом снова найдут. И потеряют.
Я захочу быть тебе полезной. Ты не заметишь. Ты захочешь очаровать. Я пропущу. Мы будем по привычке доказывать друг другу, какие мы все из себя, будем строить планы, врать и возлагать надежды… пару минут. Пока нас не спасёт дикая усталость от всего этого. Она давно рядом ходит. И только сейчас, когда мы плотно зажаты в её тисках, наконец-то научились (и ещё учимся) давать друг другу ничего.
Мне нужно много – покой, тишина, нежность – у Пустоты это всё есть. Я возьму оттуда. А ты поддержишь поле Пустоты. Бережно. Тихо.