Мама Лена очень предприимчивая. Я их часто встречаю на улице: катает в инвалидной коляске кругом по санаторию своего Прохора, накинув ему плед на ноги. Или вызовет такси: закинет коляску в багажник, Прохора – на заднее сидение, и едут в магазин, в Калугу.

«Что-то нам тут нагрузки маловато дают, Прохор даже днем не спит», – сетует мама.

И через 10 дней от начала смены они уезжают.

В столовой появилась чеченская женщина с двумя детками – Киши и Иман. Разговорились. Ее зовут Яха. Стала жаловаться: «Вот у нас справки какой-то не хватает, переводят в изолятор». Оказалось, что не привезли они справку о контактах.

Я посоветовала ей, чтоб дома у них кто-нибудь взял им справку да прислал по факсу. Так Яха и сделала. Но пока справки не было, их отселили на время в изолятор. Это отдельное кирпичное одноэтажное здание рядом с нашим. Получив вожделенную справку, через три дня Яха с детьми вернулась к нам.

Киши – мальчик шести лет, симпатичный, этакий мужичок. Он очень эмоциональный, но не говорит. Иман – девочка четырех лет, смешливая, чернявая, тонко чувствует юмор, симпатяга и тоже не говорит. Яха рассказала, что дома у нее еще есть старший сын-второклассник и две девочки-близняшки по два с половиной годика. Осталась с ними бездетная Яхина сестра. Живет их семейство в однокомнатной квартире в Грозном. У мужа астма, у Иман и Киши инвалидность. Еще у Яхи была первая дочка, но при родах она погибла, а Иман родилась головой на пол, не успели отследить в роддоме.

На дворе сентябрь. У деток по одной смене одежды: тоненькие цветастые синтетические курточки, объемные синтетические шапки, на ногах шлепки.

«Мы дома зимой не гуляем – холодно», – качает головой Яха.

И я представила всю эту ораву в однокомнатной квартире.

Яха с детьми проживает в палате напротив нашей. Частенько ей нужно съездить на рынок. А как детей оставишь, они как маленькие зверята – теряют маму из виду и тут же в крик, особенно Киши долго не может успокоиться. Яха делает так: уложит их спать днем, а сама тихой сапой на автобус, а медсестру просит приглядеть за ними. Мы с детьми тоже вроде как спим. Вдруг посреди тихого часа дикий резаный крик в течение получаса. Какой уж тут сон. Бегу на помощь.

Киши забился под кровать, оттуда истошно вопит. Иман чуть поуспокоилась. Вокруг пляшет хоровод медсестер, пытаясь хоть как-то привести детей в чувства. Ничего не помогает. Я знаю одно средство. Тащу видеокамеру и фотоаппарат. Как завороженные, дети идут ко мне. Личико Киши просветляется, он делает руками «чик-чик», произносит звукоподражательные слова. Даю аккуратно. Он счастлив! Иман вручаю фотик. Она давай щелкать все подряд! Потихоньку перебираются к нам в палату. Медсестры с облегчением вздыхают. Нянчусь, развлекаю. Свои дети стоят на ушах. Через минут 30 приезжает Яха.

– Ну? Все нормально? – спрашивает она.

– Да как сказать… – уклончиво цежу я сквозь зубы.

Вымоталась я с ними основательно.

Проходит несколько дней, и Яха просит:

– Юля, присмотри за детьми! Я б на рынок за памперсами…

– Хорошо, – соглашаюсь я без особого энтузиазма.

Картина почти та же. Иман проснулась раньше Киши. Дикий вопль! Прибегаю: памперс у нее почти весь протек. Увожу ее к себе, чтоб не дай Бог не разбудила братика. Моим детям уже, естественно, не поспать. Развлекаем Имашку, как ее называет Яха. Через минут 30 просыпается Киши. Вопль индейца! Бегу с камерой. Приходит в себя, но не сразу, надо же покричать ради приличия. Потом успокаивается, деловито идет к нам. Море обаяния.

Вскоре появляется посвежевшая Яха. О себе бы я такого не сказала. Понять ее можно: конечно, она очень устает от них. Дома Иман и Киши иногда посещают специальный детский сад, но в основном все отпрыски на ней в их однушке.