У ворот монастыря стояли священники в парадном облачении. Внезапно зазвенели колокола и запели дьяконы. Все паломники, несмотря на нещадный зной, обнажили головы; пронесли хоругви, после чего восемь человек вынесли святыню. В тот день только Смоленская икона Божией Матери имела право входить через почетные врата; ее несла плотная толпа грязнущих и покрытых потом и пылью людей. В сопровождении священников, властей и почетных гостей вроде меня икону внесли на территорию монастыря, после чего стражи грубо захлопнули ворота перед носом верующих, лишив их возможности поближе увидеть святыню.

Во дворе монастыря на открытой площадке перед портиком церкви священники распевали молитвы, за стенами стояла тишина, толпа застыла в смирении, но слабый шум от нее все же доходил до нас. Монастырский двор был слишком мал для того, чтобы вместить всех желающих. Мы оказались в положении осажденных. Над нашими головами плыли облака пыли, через которые с трудом пробивались солнечные лучи.

Пока суть да дело, я осмотрел монастырское кладбище, обратив внимание на примитивные по содержанию надгробные эпитафии, изобилующие орфографическими ошибками, погулял по кедровому и еловому парку, а затем вышел на главный двор. Из подворотни виднелось множество переминавшихся ног. Внезапно во двор залетела палка, и вскоре ее владелица, довольная своей выдумкой низкорослая крестьянка, чтобы ее достать, пролезла под воротами и оказалась внутри монастыря. Ее примеру тотчас же последовала другая, затем полезла женщина постарше, но, обладая пышными формами, она смогла протиснуться в подворотню только наполовину и застряла, став похожей на большую жужжащую муху, живьем пригвожденную к картонке коллекционера. Чтобы освободиться, ей приходилось грести, как пловец, руками, вызывая у окружающих смех, но все было тщетно.

На следующий день икона прибыла в город и сразу была помещена в соборе Казанского кремля. Кремлевские ворота находятся на почти прямоугольной площади, рядом расположены музей и здание городской Думы[89], откуда открывается вид на степь. Из окна городского органа власти я долго смотрел на толпу. У русских она совершенно не похожа на нашу, она более пестрая, состоит из ярко одетых мужчин и женщин, но не столь эмоциональна, не блещет радостью, не извергает неожиданные и озорные шутки, как наша, готовая хохотать над чем угодно. У русских людское скопище зачастую напоминает религиозную общину: оно легко управляемо и монолитно, что стороннему наблюдателю может показаться демонстрацией истинного величия.

Вслед за главным соборным колоколом зазвонили все городские колокола. Солнце сияло на инструментах военного оркестра, встречавшего у ворот кортеж с иконой. Величественно, в сопровождении духовенства, окруженный хоругвями, медленно прошел архиерей, и толпа, прежде почти безмолвная, вовсе затихла. Мужики первых четырех рядов крепко сцепили руки, чтобы сдержать напор тысяч людей. Вдруг по собравшимся, застывшим в тягостном ожидании, пробежал трепет. Людская масса содрогнулась и охнула: то явилась святыня!

Впереди нее шли губернатор и городской глава, оба при полном параде. В былые времена они сами несли ее в Казань. Архиерей склонился перед образом и помолился. Стоящие рядом с ним чиновники опустили головы, городской глава и сотрудники администрации встали перед иконой на колени, после чего архиерей широким жестом благословил народ.

Зрелище было незабываемым – белые стены кремля, костюмы, позолоченные ризы сияли в лучах солнца, тысячи обнаженных голов склонились ниц, тысячи рук в едином порыве творили крестное знамение…