Тарасова надеялась тихонько прошмыгнуть в кабинет, забрать классный журнал и осторожно, чтобы не заметила классная, на цыпочках ретироваться.

Погруженная в сладкие грёзы о предстоящем лете учитель даже не заметила наблюдения за собой. Мысли её были далеко, и только чуть скрипнувшая дверь вернула на грешную землю. Повернувшись на этот тихий звук, Овчаренко увидела крадущуюся и пытающуюся остаться незамеченной свою «зубную боль». Именно такую ассоциацию вызывала у неё ученица Тарасова.

– Тарасова, здравствуй. На ловца и зверь бежит. Стоять, бояться.

Ангельское выражение в сей момент сменилось на сердитую физиономию. Саня замерла на месте, широко улыбаясь, будто неописуемо счастлива встрече с учителем биологии:

– Здрасьти, Тамара Михайловна. Я за журналом.

– Сюда иди. У меня к тебе что-то столько вопросов накопилось, прям мо́чи нет, хочу ответы узнать.

В голове у Сани металась маленькая испуганная птичка. По строгому тону Овчаренко не составляло труда догадаться, всего за один-единственный день – воскресенье, в который учитель и ученица не виделись, случилось что-то, пока непонятно – что именно, но явно неприятное, и вследствие случившегося сейчас будет произведён мучительный допрос с пристрастием. Но что уже произошло? К птичке в голове добавился гадкий кисловатый привкус во рту.

– Так мне ведь на урок надо, – вдруг мелькнула спасительная мыслишка. – Опоздаю ещё.

– Не опоздаешь, – уверила классная. – Так вот, Тарасова, ты мне вот что скажи. Кем тебе приходится лень – сестра родная?

Саня замерла в абсолютном непонимании.

Что она несёт? Какая лень?

– Ты почему с субботника сбежала? – повысила тон Овчаренко.

Саня выдохнула, птичка из груди выпорхнула, зря испугалась:

– Ааааа… Так я ж не сбежала. Я ж отпросилась у Маргарины Алексеевны. Ой, то есть у Маргариты Алексеевны. Она вам, наверное, сказать забыла. У меня спина сильно заболела, я пошла домой лечиться.

Тарасова в надежде услышать слова жалости с опечаленным лицом смотрела на учителя. Притворно-наивные глаза заблестели в ожидании сочувствия и понимания.

– А что же ты, бедненькая, у меня не отпросилась? – ехидно поинтересовалась Овчаренко.

– Так я и хотела, а вас не было.

В противоположность успокоившейся Сане, отпустившей испуганную птичку, внутри у Тамары Михайловны бушевала огромная разъярённая птица. Каждый взмах огненных крыльев приказывал разнести ленивую девчонку в пух и в прах.

В последнюю субботу апреля в школе по традиции проводился субботник. Детей попросили одеться похуже, чтобы не жалко было замарать одежду, и разделили на две группы. Одна группа предназначалась для уборки внутри школы: вымыть окна, отшкрябать пол от чёрных полос, протереть стены, а другую – ждала уборка территории.

Сане мысль о любом физическом труде не улыбалась никогда, но признаваться в этом даже самой себе было стыдно. Выходом из ситуации всегда служило одно оправдание – плохое самочувствие. Как только на горизонте маячило какое-нибудь «грязное дело», у Сани, как по волшебству, начинала болеть голова, или спина, или поднималась мнимая температура. Нечто не смертельное, но ужасно противное, мешающее нормальной жизнедеятельности. Тарасова при таких вспышках неожиданной болезни делала переживательно-страдальческий вид, мол: «Мне очень жаль, что я не могу помочь». Вот только ноги, бегущие со скоростью света с места работы, выдавали радость от того, что и на этот раз получилось ускользнуть.

Педагог с почти тридцатилетним опытом работы – Овчаренко, все отрицательные стороны своих учеников выучила давно. И минусы Тарасовой ей были известны наверняка. Тамара Михайловна как могла помогала своим подопечным избавляться от вредных качеств, а подопечные всеми силами старались их сберечь, да еще и приумножить. Тарасова была на особом контроле в субботник. Саня училась в выпускном классе, но как ни старалась Овчаренко припомнить девчонку работающей хоть бы на одном из субботников за все годы учёбы – не могла. Девчонка всегда находила причину избежать коллективной облагораживающей работы. Потому на этот раз классный руководитель во что бы то ни стало решила заставить лентяйку поработать. Лично выдала ей грабли и откровенно наблюдала, как та тоскливо, еле-еле шевеля конечностями, копошит влажную прошлогоднюю листву, прогнившую под снегом и обнажившуюся с приходом тепла. Но стоило Овчаренко на пару минут отлучиться, и Саня прямиком бросилась отпрашиваться у завхоза Маргариты Алексеевны, которую за робость и сливочную мягкотелость за глаза звали Маргариной. Тарасова обратилась по адресу, завхоз бы отпустила и всю школу. По итогам субботника Овчаренко пребывала в тихом бешенстве. Тарасова вновь отвертелась от работы.