– Ну, ты прямо мумия, – услышала она как-то Вику. – Ты случайно не заболела?

– Это от перемены климата, – пробормотала Ольга, вся уже словно выгоревшая до тла под безжалостным южным солнцем, с глазами, отмытыми до небесной голубизны… Когда же наконец отважилась поднять их, то вдруг встретилась с его взглядом, в котором читалось удивление и еще что-то такого, о чем она и думать не смела.

– Ну чё застыл? Мы же гуляем! – И Вика довольно сильно ткнула своего спутника локтем в бок.

На следующий день Ольга осталась на хозяйстве, и в разгар рабочего дня у летней кухни возник он, сильно хромая. Когда она дрожащими руками сняла с его ноги грязную тряпицу, хлынула кровь: порез оказался глубоким. Он со спокойным интересом разглядывал рану, а Ольга отвернулась; ей стало дурно. Она все же попыталась наложить повязку, но он отобрал у нее йод и бинт… Когда он уже сидел с кружкой горячего чая в руках на ступеньке времянки, она вдруг поняла, что он все время смотрит на нее, и смотрит как-то странно, пристально, не столько разглядывая, сколько пытаясь что-то увидеть в ней…

– Принеси-ка ты раненому его планшет из вагончика. – Он вдруг подмигнул ей. – И посверкай глазками! Надо бы тебя, мумия, нарисовать.

В вагончике, где жили парни, она сразу увидела возле одной из коек папку для эскизов и старалась уже смотреть только на нее, боясь соскочить взглядом на кровать, даже не накрытую покрывалом.

Он рисовал ее, а Ольга мысленно вновь бинтовала и перебинтовывала его ногу. Покончив с очередной воображаемой перевязкой, она косилась на его лодыжку, опасаясь увидеть проступающую через бинт кровь…

Закончив рисовать, он, нахмурившись, изрек:

– Нет, не то…

Через несколько дней они должны были ехать в Симферополь, чтобы лететь домой, но тут заболела Вика, кажется, ангиной, и ни у кого не нашлось тетрациклина. Нужно было ехать в город. Закутанная в тощее одеяло, Вика обвела взглядом присутствовавших и остановилась на Ольге. А Ольга-то надеялась, что в этот вечер ее бог будет у костра без Вики и, очень может быть, накинет свою куртку Ольге на плечи…

Ольга стояла на остановке более получаса, и вдруг кто-то тронул ее за плечо: это был он. Сказал, что едет с ней и всю дорогу без умолку говорил, а она ничего не понимала и только все спрашивала себя: почему он поехал?

Они купили лекарство, но опоздали на последний автобус. Она шагала рядом с ним и боялась, что он услышит стук ее сердца, а он все вел и вел ее по какой-то улице. Была уже ночь…

Их все же впустили на ночлег. Переступив порог отведенной им комнаты, она застыла: почти все ее пространство занимала кровать; казалось, каждый, кто попадал сюда, неминуемо должен был очутиться в этой постели.

Он быстро о чем-то переговорил с хозяйкой на веранде и вернулся.

– Дай я хоть дверь закрою, – сказал он и, легонько подтолкнув Ольгу к кровати, набросил щеколду. Потом поставил бутылку с домашним вином на табурет. У Ольги забегали мурашки по спине: он так смотрел на нее, что она не знала, куда девать глаза и в смятении уставилась на ворот его рубашки. Нужно было что-нибудь сказать или сделать, но ни то ни другое было сейчас невозможно, и она не нашла ничего лучше, как перевести взгляд с ворота на его наручные часы.

– Ты ведь себе цены не знаешь, – услышала она и почувствовала, как его пальцы разжали черепаховую заколку у нее на затылке – волосы тут же покатились волной вниз, и он положил этот блестящий поток себе на ладонь. – Прямо Виктория!

Она отпрянула от него и уперлась спиной в стену.

– Не бойся, это водопад такой в Африке…

– Будешь вино? – Он кивнул на бутылку, когда она уже лежала вытянувшись в струнку под простыней на самом краю постели и никак не могла унять бивший ее озноб.