Тем не менее их разговоры и пролитые вместе слезы были настоящими, кто бы что ни говорил. Хваён хотелось поведать женщине хотя бы об этом, но, согласно финалу притчи про мальчика, который кричал «Волки!», среди множества лжи маленькая правда выделиться не может. В автобусе до забегаловки она, словно песню, прокручивала в голове сумму в двадцать миллионов вон. Двадцать миллионов. Ей нужны эти двадцать миллионов. За двадцать миллионов и душу продать можно. Двадцать миллионов. Двадцать миллионов – не такая уж большая сумма[9]. Среди стеклянных высотных зданий, вновь вырастающих в Яму, на двадцать миллионов и не проживешь даже. Но на них можно похитить одного человека. Не важно, каким способом. Хваён закрыла глаза, и в голове раздался чей-то голос. Тот, который до сих пор заставлял ее двигаться дальше.

– Знаешь, почему я этим занимаюсь? Потому что цена человеческой жизни одинакова как под дулом пистолета, так и на лезвии ножа.

«Поэтому я заплачу за нож и пистолет, за правду и месть», – подумала Хваён.

В мире существует разная ложь. Добрая и злая. Большая и маленькая. Есть ложь, сравнимая с катастрофой, а есть ложь, что на деле не имеет особого значения. Например, когда на вопрос о том, что делал вчера, кто-то вместо «лежа играл в компьютерные игры» говорит: «учился». Или ответы на вопросы о том, когда у тебя день рождения – восемнадцатого или двадцать четвертого апреля, – или сколько тебе лет – пятнадцать или семнадцать. Но любая ложь рано или поздно приводит к катастрофе. Большая – разрушает всё под собственным весом, а маленькая, будничная ложь, – лишь стоит кому-нибудь ее раскрыть, – может быть тут же использована против тебя. Хваён, живя в таком быстро меняющемся городе, как Яму, вооружила себя враньем, и сегодняшний день умудрилась украсить обоими видами лжи.

Девушка успела нажарить уже триста порций куриных наггетсов и около четырехсот порций картофеля фри. И тут менеджер вызвал ее к себе. У человека есть такое свойство, как интуиция. Стоя перед плотно закрытой дверью комнаты для персонала, Хваён испытала дежавю. Лишь дверь приоткроется – тут же в жизни появится брешь. Что-то точно начнется… Но не открыть ее было нельзя. У Хваён не было сил уклониться. Она сделала глубокий вдох и осторожно толкнула дверь. Менеджер сидел со сложенными на груди руками и всем своим видом источал серьезность. Перед ним лежал документ. Резюме, которое Хваён отправила при устройстве на работу.

– Почему ты соврала?

Очевидно, что сегодня неприличное божество правды решило выбрать ее в качестве своей жертвы. Иначе такие ситуации не произошли бы одна за другой. В резюме наряду с фотографией со школьного удостоверения бесконечно длинным списком был представлен разнообразный опыт работы на раздаче еды и перечень однодневных подработок. Менеджер указал на графу с датой рождения:

– При подаче заявления ты же сообщила, что тебе семнадцать.

У Хваён выступил холодный пот. У нее не было выбора. Тогда ей было на два года меньше – пятнадцать. Она и сейчас была несовершеннолетней, но пятнадцатилетних ребят, которые еще учились в средней школе, почти не брали на работу. Даже если и нанимали, то с легкостью увольняли, как только появлялся другой кандидат или же вокруг них начинали виться движимые злым умыслом взрослые. К тому же Хваён думала, что менеджер все знает. Думала, что он в курсе, но закрывает на это глаза.

– Подобное тянет на подлог, а это очевидное преступление.

Он имеет в виду справку о семейных отношениях, письменное согласие родителя и медицинскую справку, которые девушка принесла в первый день работы. В справке о семейных отношениях ей пришлось соврать о возрасте, а родительское согласие подписать было некому. То же касалось и медицинской справки. «У, Ёнчжин, ну ты и сволочь. На подлоге точно не поймают – твои слова. Я вообще-то столько денег тебе отвалила», – возмущалась про себя Хваён.