Антагонист. Рассиропилась ты, дурня, по-облишному. И вы, подголоски, губёнки поскатывайте. Чует моё сердце Красного героя: ещё наперёд комиссара Семашко, Томского вашего так откомиссарят, где надо, что не вы одни – вся страна разродится выкидышами. А ну-у-у! Марш из государственного учреждения!

Хор. Свезло же бабе родить при Томском! Успехалось, а нам рожать предстоит по-обломски, раз уехал он. Без него как нам роды вытерпеть? Без него нам увы теперь!

Ранней осенью 1921 года на границе Туркестана и Китая пограничниками было обнаружено громадное стадо баранов, имевшее нескрываемое желание вторгнуться на советскую территорию и напутствованное в этом противозаконном мероприятии своими погонщиками. Недюжинными усилиями (с привлечением местных племён) попытка была приостановлена. В ситуации пробовали разобраться тут же, но за отсутствием языкового взаимопонимания – малорезультативно.

Начальником заставы младкомом Лацисом уже запрошено было в Ташкент за переводчиком и инструкциями, как выявился вдруг старший китайский пастух (молодой ещё человек) и заговорил на чистейшем русском. Он и оказался чистейшим русским – сибиряком, выкраденным в детстве хунхузами и проданным в услужение Цинскому скотоводу. Нахождение собеседника в принудительном, почти рабском состоянии вызвало у защитника обездоленных всех стран, каким и должно быть чекисту, искреннее к нему расположение и навязчивую потребность агитировать за свободу и диктатуру пролетариата. С другой стороны, неунывающий, общительный нрав выкрадёныша способствовал становлению сотоварищества с представителем своей недобровольно покинутой Родины, в итоге между советским пограничником и китайским пастухом завязался, языком коммюнике, теплый доверительный разговор, из которого выяснилось, что нет здесь ни ошибки, ни подвоха, ни злого умысла: доставка скота производится согласно договорённости с «высланным» в Туркестан – хорошо – брошенным в Туркестан М. П. Томским (подтверждающий сделку документ в наличии). Представителя поставщика, в свою очередь, удивляет отсутствие на месте агентов закупщика.

– И почём дерут с трудового народа за барана ваши узкоглазые баи?

– От семи до десяти рублей золотом столковались.

– И что, переговоры вёл сам Михаил Павлович Томский?

– Да, сам. Я толмачом был, когда господин Ян Сюй разводил вашего Большого человека с усами из Томска.

– Вижу, солидно Янис Сюй его развёл. Здесь голов, небось, на несколько сот тысяч. И куда ж их столько?

– На прокорм Москвы. Чтоб контрреволюция там голодного бунта не учинила.

– А отчего вы их в таком, самом что ни на есть живом, виде к нам прёте? Поленились сами зарезать или китайцы не учёны консервировать продукты?

– Китайцы этому учёны были ещё тогда, когда никаких большевиков даже в планах у бога не существовало. А на том, чтобы резать уже здесь, на советской территории, особо настаивал Большой человек с усами из Томска. Он объяснял так, что у вас с войны скопилось много натуральных садистов, зверей прямо, человеческий облик утративших, и, если не подсунуть им под кровожадную руку баранью шею, они почнут людям глотки рвать.

– Ну, это товарищ Томский загнул. Мы этих садистов-белогвардейцев с корнями повыкорчёвывали: расстреливали без устали, топили баржами, сжигали в избах с семьями – навряд их много осталось, но и до тех доберёмся, от нас не укроются, будьте покойны.

– Да мы-то, в Китае, ещё пока спокойнехоньки (долго ли продлится это «пока»?!), но Большой человек с усами из Томска говорил, что у вас целый клан таких садистов сколотился. Называл его словом, мне незнакомым: «латышские стрелки» какие-то. И звучит-то как поганенько! Действительно, видать, звери лютые.