– У-у-у-у… У-у-у… У-у-у-у-у! – послышалось довольное урчание. Она аж хвостом по земле захлопала от удовольствия.

Зараза постепенно стала выкупать преимущества жизни в стае и теперь иногда клянчит почесушки, впрочем, заниматься тут всё равно особо нечем. Я сам в какой-то момент начал с ума сходить от безделья и вот решил себя занять рукоделием. Для задумки мне хватило продолговатой косточки и маленького острого камешка. Не знаю, получится ли, но в конце концов я ничего не теряю.

Меня немного мучает совесть за то, что я, по сути, бездействую, никак не развиваюсь и ничего не придумываю для того, чтобы выбраться из преисподней. Но, будем честны, я понятия не имею, что мне нужно делать. Основным затыком является отсутствие голоса. Будь у меня голос, то можно было бы как-то договориться с местными или… Не знаю… Да, пойти к тому же торговцу артефактами и выяснить у него информацию про собирателей.

Можно, конечно, и сейчас попробовать с ним поговорить, скажем, на пальцах, но, как мне кажется, меня быстрее съедят, чем начнут слушать. Голос есть у бесилки, но той пойди что-нибудь расскажи, она будет полчаса тупить, а потом с довольным видом принесет тебе палку. Или не принесет. Тут всё зависит от удачи.

Возможно, в этом и есть весь ад. Ты варишься в своих мыслях со своими поступками, не в силах что-либо изменить. Но даже если так…

– Джеймс и Брендон… Ваши рожи я никогда не забуду. – Покачал головой и проделал очередное отверстие в кости. – Как и лицо того мужчины с седой бородкой, который убил Риту и меня.

Пока вытачивал свою поделку, дурилка сидела рядом и с любопытством смотрела на то, чем я занимаюсь. Некоторые мои действия у неё по-прежнему вызывали вопросы. Например, она, кажется, всё ещё не понимает, зачем закапывать свои какашки. Но смирилась, потому что иначе бы я от неё не отстал.

Кстати, сделал тут одно наблюдение – мне, как и бесилке, почти не требуется вода. Вероятно, хватает того, что попадает в организм с едой, а потому и в туалет мы ходим чаще по-большому. Но что странно, за всё время я ни разу не чувствовал жажды.

– Вроде… Вроде закончил.

Я покрутил в руках получившийся предмет. По задумке должно было выйти что-то вроде флейты или дудочки. Сделать её было несложно, куда проще, чем лепить фигурку горничной из полимерной глины со всеми кружевами, фартуками и бантами.

– Теперь надо попробовать.

– Уа? – бесилка подалась вперёд, обнюхала поделку, а затем взглянула на меня вопросительным взглядом.

Я улыбнулся, приложил флейту к губам и попробовал сыграть. Даже удивительно, но у меня получилось. Как человек, привыкший к самым дорогим и брендовым инструментам, могу сказать, что звучание у моей дудки, теперь я буду называть её дудкой, находится на уровне говна с корицей и клубничным джемом. То есть хрень, но есть, в смысле, сыграть что-нибудь можно.

Не стал играть ничего сложного, простая импровизация в среднем темпе, который изредка срывался на что-то быстрое и ещё реже замедлялся. Приятная слуху мелодия разлилась и заполнила собой всю округу, делая её чуточку живее и менее ужасной. Мне кажется, что этот берег никогда прежде не слышал ничего подобного, и даже ветер затих, чтобы послушать такое непривычное для здешних краёв явление, как музыка.

Бесилка сидела рядом и смотрела, широко распахнув глаза и открыв рот, на то, как я играю. По-моему, она даже дышать перестала.

А я всё продолжал играть. В какой-то момент мне самому стало это нравится, уж слишком истосковался по музыке. Да и это навевало множество приятных и дорогих моему сердцу воспоминаний.

Закончив, медленно открыл глаза, смакуя этот мистический момент, когда музыка стихла, а окружающий мир ещё не заговорил.