И теперь мне кажется неестественным, что я еду туда, где она живет, однако я напоминаю себе, что я здесь не ради нее, а ради Джейка.

Я отгоняю эту мысль. Нет, я здесь ради истины.

Все шторы на окнах задернуты. Это первое, что я замечаю, вырулив на подъездную дорожку, ведущую к дому Макса. Я внимательна к мелочам, это часть моей работы. Задернутые шторы – это странно, особенно в такой ясный солнечный день. Обычно, даже когда мы были детьми, Макс громче всех заявлял, что нужно пользоваться летней погодой на полную катушку.

Я громко стучу в дверь, но мне никто не отвечает. Машины Макса нет на подъездной дорожке, поэтому я пытаюсь позвонить ему. И попадаю прямо на автоответчик – так же, как всякий раз, когда я пыталась звонить ему по дороге сюда. Поэтому решаю выпить кофе в ближайшей кофейне, зажатой между рыбной закусочной и унылой парикмахерской.

Когда-то мы любили сбегать из дома пятничным вечером, чтобы купить здесь рыбный сэндвич, завернутый в плотную бурую бумагу; запах уксуса впитывался в нашу одежду. Эту традицию начал Макс, он приводил меня сюда каждую пятницу вечером – с тех пор, как мне исполнилось восемь лет. Ему тогда только-только стукнуло десять. Если было холодно, мы весь вечер проводили за одним из белых пластиковых столиков, играя в карты, а в теплые дни сидели на ограде снаружи и ели сэндвичи, прежде чем отправиться на набережную и затевать там различные шалости. Мне всегда нравились эти вечера; рыбная закусочная казалась мне нашим волшебным уголком.

Но теперь, когда я смотрю на нее взрослыми глазами, все волшебство исчезает. Я вижу потрепанную, почерневшую вывеску, вижу плесень на оконных рамах. Запах жира больше не кажется соблазнительным – скорее отталкивающим.

Помимо всего прочего, это суровое напоминание о том, как по-иному мы смотрим на мир, будучи детьми. Все выглядит более невинно. Когда-то я предвкушала эти вечера в компании Макса, но теперь гадаю, для чего ему понадобилось вытаскивать меня из дома. Даже став подростком, которому полагалось бы слоняться по парку вместе с друзьями и пить «Уайт лайтнинг» [3] прямо из бутылки, он приходил сюда со мной, чтобы поесть рыбных сэндвичей.

Сегодня я не захожу в закусочную, а вместо этого устраиваюсь в кофейне по соседству, с облегчением заметив, что по крайней мере это заведение за годы моего отсутствия было как минимум один раз отремонтировано и приведено в порядок.

Когда по окончании рабочего дня меня вежливо просят покинуть кофейню, я возвращаюсь в машину – по крайней мере, в ней есть кондиционер. Июль нынче жаркий. Рекордно жаркий. К восьми часам вечера я отмечаю, что жду уже пять часов, и снова набираю номер мобильного телефона Макса, но, как и следовало ожидать, в трубке не слышно даже гудков. Не знаю, то ли он где-то вне зоны действия сети, то ли у него сел телефон, но в любом случае у меня не остается выбора. «Чертов Макс!»

Она улыбается, и я с удивлением вижу, что эта улыбка отражается в ее глазах. Они становятся чуть шире, а их внешние уголки изгибаются вверх. Потом взгляд ее плывет, и, хотя она по-прежнему улыбается, я понимаю, что момент искренности позади.

– Привет, мам. Сюрприз! – говорю я и как можно шире растягиваю губы в ответной улыбке.

– Не стой на холоде, заходи в дом, – велит мама, обнимая меня. Она маленькая, меньше, чем мне помнилось, и даже сквозь кардиган я могу нащупать на ее спине каждый позвонок.

Она сопровождает меня в дом. Прошли годы с тех пор, как я в последний раз была здесь, но сейчас меня охватывает то же самое чувство клаустрофобии, что и тогда. И это очень странно, учитывая, насколько огромен дом. Следуя за мамой в парадную гостиную, я почти наяву слышу шум последней рождественской вечеринки, устроенной папой перед самой его смертью. Я встряхиваю головой и сосредотачиваюсь на ощущении твердого пола под ногами. Я не