Пока я отбиваюсь от шуточных ударов и стального захвата Макса, девчонки верещат на все лады и отскакивают в стороны, а я в сотый раз благодарю Небеса за своих парней.

Чёрт знает, что бы стало со мной без них.

Пары проходят весело и непринуждённо – всё, как я люблю; девчонки наши, никто не грузится, и, в общем-то, взрослая жизнь не воспринимается всерьёз. Она и не должна восприниматься всерьёз, пока не хапнешь взрослого дерьма – я хапнуть успел, просто стараюсь об этом не думать, потому что ничем хорошим это не кончится. После пар я заруливаю в аптеку, чтобы купить лекарств бабушке – папиной маме; она неродная, конечно, потому что кровных родственников я не знаю, но она единственная, кто принял меня, как внука: мамины родители посчитали моих мать и отца идиотами за то, что они «притащили из детского дома выродка, у которого неизвестно, какие гены». Поначалу родители ещё пытались их переубедить, а я обижался, потому что, даже если они были правы, в любом случае не выбирал, у кого родиться, но потом мы все дружно плюнули на это дело. Даже мои родители, а так же братья и сестра перестали с ними общаться: оборвали контакты и перестали навещать; я в это дело не лез, хоть и считал такое поведение неправильным.

А вот бабушку Анну, в честь которой назвали мою сестру, любил даже больше родителей; несмотря на свой возраст, она была в «тренде», если можно так сказать, и не чуралась вставить крепкое словцо, в то время как от родителей я нередко получал за мат по губам – буквально.

– Приехал, оболтус, – с порога отчитывает меня бабуля. – Я уж думала, забыл свою старую бабку.

– Тебя захочешь – не забудешь, – в тон ей бурчу в ответ, но тут же скалюсь от уха до уха и целую её в щёку. – Что-то вы слишком часто стали ворчать, Анна Андреевна, а ведь я единственный катаюсь к вам каждый день!

– Действительно, – улыбается эта суровая со всеми, но не со мной женщина. – И как так вышло, что обо мне помнит только такой раздолбай?

Вопреки моим представлениям о старости, моя семидесятипятилетняя бабушка не выглядит на свой возраст совершенно; да ей вообще больше пятидесяти не дашь – хоть сейчас замуж выдавай! Она была не по годам фигуристая, ловкая и активная – мать рассказывала, что в пятьдесят лет бабуля прыгнула с парашютом; её никогда не подводит память, не хромает зрение, не скручивает от боли в суставах и нет проблем с желудком или сердцем, хотя вся её жизнь – это игры со смертью.

У неё определённо есть яйца, хоть она и девочка.

Мне бы такую старость, если я до неё всё-таки дотяну.

Пока я ухмыляюсь, Анна Андреевна семенит на кухню, чтобы, вне сомнений, накрыть стол для любимого внука; я частенько оставался у неё ночевать, не чувствуя при этом никакого дискомфорта, и мы пили пиво, играли в карты и травили друг другу анекдоты, которые не всегда были приличного содержания.

И почти всегда автором этих анекдотов был не я.

Говорю же, у меня мировая бабушка.

Но сегодня явно не тот день, когда я останусь, и моя проницательная ба не ставит на стол стаканы с градусами, потому что, хоть я и придурок, но не настолько, чтобы садиться за руль пьяным, правда, такое один раз тоже было – как раз в тот день, когда узнал, что я приёмный. Дебил, конечно, но теперь-то что об этом...

Мы мило беседуем почти два часа – точнее, мило беседую я, а бабуля матерится, на чём свет стоит, покрывая мою вторую бабушку отборными словечками. Уже столько раз говорил, что меня задрала эта тема, но Анна Андреевна продолжает гнуть свою линию.

Но уж лучше слушать это, чем про Украину, Трампа и всё остальное.

– Знаешь, я тут подумала... – начинает бабуля, но я почти сразу её перебиваю.