Лиза не хотела, о чём и сказала проводнице. Та похоже расстроилась. Но девушку это не очень волновало, ей не хотелось лезть в жизнь других людей, лишь бы и в её жизнь не лезли. Она демонстративно отвернулась к окну и спросила, – остановки то предвидятся в ближайшее время?

– Да, будут, – ответила Мария Матвеевна, – но сегодня только короткие: три, пять, семь минут. Люди бы только вышли, кто приехал, да зашли кому ехать. Такой у нас сегодня график. К вечеру, однако, будет долгая, полтора часа. Постояла, помолчала и поняв, что продолжения разговора не предвидится, промолвила: – Пойду я, надо же работать. Ты приходи за чаем, что ли, у меня печенье и конфеты есть, не дорого, честное слово. А я ближе к обеду сама к тебе загляну.

Лиза обернулась и вопросительно посмотрела на рыжую женщину, та вновь улыбнулась во весь рот.

– Надо же узнать, что мадемуазель будет вкушать на обед, фуагра или лягушачьи лапки в клюквенном сиропе, – улыбаясь сказала проводница. Подмигнула правым глазом и исчезла за дверью. Лиза осталась в привычном одиночестве.

Пейзаж за окном несколько изменился. Не было видно ни домов, ни других строений, ни дорог, ни даже столбов с проводами. Видны были перелески, поля, на некоторых среди зелени можно было заметить цветы. Они как будто вспыхивали и мелькали среди зелёной травы, разноцветными лампочками. Порой попадались на глаза небольшие водоёмы. То дальше, то ближе виднелись сопки. Повыше, пониже, голые и покрытые травой, на некоторых росли низкорослые деревья, попадались и высокие. Одна сопка, довольно высокая, поросшая травой и цветами, привлекла к себе внимание девушки тем, что на самом её верху, почти по центру, росло одинокое дерево. Сосна. От ветра она раскачивалась из стороны в сторону и её густые, зелёные ветви, будто бы приветливо махали девушке, глядевшей на неё из окна, проезжающего мимо поезда. Так же одиноко, как эта сосна, стояла Лиза у доски с докладом по биологии перед всем классом. Лица одноклассников были в нескольких метрах от неё, но она чувствовала себя одинокой. Ведь им не было до неё дела, как не было дела до одинокой сосны на сопке, пассажирам проезжающего мимо поезда.

Эмма Михайловна, которую за глаза все ученики называли просто «Эм», учительница по биологии, настояла на том, чтобы Лиза прочла доклад, свой шедевр, публично, перед всем классом. Как Лиза ни старалась уговорить учительницу, чтобы всё прошло с глазу на глаз, Эм была непреклонна. Пришлось смириться. Как только Лизавета озвучила название – «Плесень», сразу послышались смешки и перешёптывание. И с этой поры у неё появилось новое прозвище.

– Ну, здравствуй, благородная Плесень, – порой слышала она, приходя в школу. Реже, проходя мимо группы ребят, нарочита громко, кто-нибудь говорил: «Если кому нужна медицинская помощь, попросите Пеницилинчика, и дружный смех. Но «Плесень», закрепилась прочно, даже все предыдущие прозвища, отпали, как бы за ненадобностью.

Что же до Эммы Михайловны, та была в восторге от доклада своей ученицы. Глаза её сияли, она охала и ахала, и, после того как Лиза закончила читать, минут пять ходила взад-вперёд, приговаривая; – Великолепно! Это просто восхитительно!

– Учитесь, – говорила она, обращаясь к остальным ученикам. – Это вам, не пестики-тычинки… Великолепный, научный труд! Я рекомендую… Да, непременно рекомендую профессору Васютину принять Василькову к себе в университет. Такой, талант! – говорила Эм, глядя на Лизу.

– Покажу твою работу, сегодня же договорюсь о встрече, Николай Пахомович, я уверена, заинтересуется. Да что там, он, как и я, будет в восторге. – не умолкала учительница.