Изворотливость этой женщины казалась безграничной, отчего и Лариса начала терять терпение:

– Только один. Аркадий Павлович в курсе ваших экспериментаторских идей? Всё-таки эксперимент предполагает определённый риск!

– В общих чертах. – Крот не смутилась и сейчас. – Для руководителей его уровня важен только результат, зачем тратить его бесценное время на всякие мелкие детали? Думаю, вы тоже не станете отвлекать его по пустякам.

Расстались они с плохо скрытой неприязнью.

После этой странной, насквозь неискренней беседы, просто-таки сотканной из лжи и фальши, Лариса ещё больше укрепилась в мысли о каком-то нелепом, причудливом, почти шутовском шарлатанстве Крот. В то же время она не считала нежизнеспособными изложенные ею идеи: определённо, при чёткой, отлаженной организации они могли работать, другое дело, что их моральный аспект вызывал большие сомнения. Шарлатанство было не столько в идеях, сколько в самой Крот, виляющей и путающейся даже в том, о чём, казалось бы, должна иметь чёткие представление. Однако нет: ни на один прямой вопрос она не дала прямого ответа, уходя от всяких уточнений с нахальством мелкого жулика. От всех её наработок также веяло натуральным жульничеством – как от безграмотных газетных публикаций, так и от «собеседований» с «потенциальными дистрибьюторами». И, однако же, чувствовала она себя в такой ситуации весьма вольготно – так, словно ни на секунду не сомневалась в прочности своего положения: как чувствует себя шут, обезьянничающий на сцене, веселя и одновременно раздражая толпу. В итоге всё это создавало ощущение некой сценической постановки, к которой и относиться, наверное, следовало как к дешёвой комедии, но почему-то она виделась драмой. «Если Крот и впрямь получила индульгенцию на любые свои действия, чем это в итоге для всех обернётся? Мы же скатимся к провалу в результате её узаконенной глупости – с землёй, с рынком, с общественными слушаниями! Она водит всех за нос, как портной, который сшил платье голому королю и, тем не менее, получил рукоплескания придворных. Пусть все молчат, заблуждаясь или боясь недовольства начальства, но я не могу молчать: в конце концов, это просто бесчестно – видеть гибельную суть и притворяться, что ничего не видишь. Надо попробовать открыть остальным глаза», – решила для себя Лариса.

Она вошла, и он улыбнулся.

– Привет, Лара.

– Привет, Андрей.

– Садись, – кивнул он ей.

Она послушалась.

– Извини, что отрываю тебя от дел. – Чувствовала себя Лариса и правда слегка неловко.

– Ничего.

– Но тут такой вопрос… По-моему, очень важный. И спросить мне больше не у кого.

– Что за вопрос?

– Да есть один. Скажи, пожалуйста: что представляет собой Крот? Мария Крот?

– Крот?.. Это та, которая в редакции, что ли? – Андрей взял пачку бумаг и, бегло просматривая их, принялся подписывать одну за другой, откладывая в сторону. Кажется, вопрос, столь обеспокоивший Ларису, не произвёл на него особого впечатления.

– Ну да. Которая в редакции. Я разговаривала с ней вчера, и… Андрей! Она очень странная!

– Почему? – Он оторвал глаза от документов и опять взглянул на неё с улыбкой. – Потому что ходит в дурацкой одежде? Об этом все только и говорят.

– Не только, – быстро возразила она. Ей не хотелось, чтобы он счёл её такой же поверхностной сплетницей, как и остальные, которых озаботил лишь плащ и костюм. – Хотя одежда дурацкая. Но главное другое: то, что она говорит. У неё очень неоднозначные идеи, и, по-моему, она сама не представляет, как будет выполнять то, что задумала. Она не может ничего толком объяснить! Я спрашивала, а она только повторяет, что у неё большие планы и эксклюзивные наработки… И ничего по существу! Всё это как-то подозрительно.