— Сабж [Здравствуй, вождь], — глубоким, низким голосом произносит Дикарь и отвешивает поклон. Мне приходится вцепиться в него, чтобы не выпасть из рук.

— Тониктука уо? [Как дела?] — старец медленно спускается со ступеней и, приблизившись к нам, хлопает Дикаря по плечу.

— Матанйан, на ниш? [Прекрасно, а твои?] — с улыбкой отвечает ему Дикарь.

   Вождь тихо рассмеялся и, покачав головой, переводит взгляд на меня. Он пристально и цепко смотрит мне прямо в глаза — будто испытывает меня. Глядит прямо в душу. Но я выдерживаю взгляд вождя, уставившись на него исподлобья, с затаённой опаской.

   Их разговор, которого я не понимаю, накаляет мое беспокойство до предела. А, когда старец подаётся вперед, я инстинктивно прижимаюсь к Дикарю. На что вождь лишь усмехается и, подцепив меня за подбородок, неожиданно заглядывает в мои глаза.

— «Уохитика винчинчала» [Храбрая девочка], —  прохрипев на незнакомом мне языке, он выпрямляется и жестом показывает на дом: — Йакупело [Идем в дом].

   Дикарь тут же следует за ним и, преодолев лестницу широкими шагами, он заносит меня в просторное помещение. И я с большим любопытством начинаю осматривать всё вокруг.

   Изнутри дом просто загляденье, отрада для моих глаз — светлый, уютный и чистый. Стены декорированы мозаикой из раковин и камня. Очень необычно — все материалы из дикой природы и создают особенную атмосферу. Хозяева этого дома однозначно не лишены вкуса.

   Мое былое впечатление об индейцах — голопопых дикарях с копьями развеялось в прах. Это маленькое, но вполне цивилизованное поселение. У них свой мир. И мне выпал шанс познакомиться с неизвестным для меня народом и их культурой.

   Дикарь проносит меня дальше — в небольшую комнату — и опускает на кровать. Лишившись теплых объятий, я даже слегка озябла, отчего я тут же обхватываю себя руками. Но, когда варвар касается моих еще влажных волос, я тут же отползаю к стенке и перекидываю спутанную копну на другой бок. Его порыв заботы абсолютно ни к чему. Особенно если учесть то, как он морил меня голодом.

 Дикарю не нравится мое поведение, так пусть знает, что его гитлеровские замашки не изменят моего отношения к нему. Ни под каким гнетом я не изменю своего мнения и не оставлю попыток сбежать от него.

   Но мои мысли обрывает его неподвижный, пристальный взгляд, которым он словно прибивает меня к кровати. Злится. Вижу это по тому, как массивные челюсти сжимаются до скрипа, демонстрируя на мужском лице напряженные желваки.

   И, не проронив ни слова, он вылетает из комнаты и чуть не сносит старушку, показавшуюся в двери. Дикарь успевает удержать ее за плечи и, поцеловав в лоб, исчезает из поля зрения.

   Старенькая женщина неспешна входит в комнату. Ее лицо покрыто сетью морщинок, но волосы темные, как горький шоколад. Пара седых прядей добавляет ей своеобразного шарма, в сочетании с причудливым головным убором из разноцветных перьев. Она присаживается на край кровати, подтянув подол длинного платья из плотной кожи.

— Хокшила лила уаса-ка кин хеча [Он очень сильный парень], — смеется старушка с теплой хрипотцой.

— Если бы вы знали, как мне ваши хокоши, усаки и прочая ересь вот здесь сидит, — я стучу ребром ладони по горлу.

   Старушка тихо хохочет, нежно хлопая меня по ноге.

— Теперь я понимаю, за что он выбрал тебя, чикала акичита [маленький воин], — комнату заполняет мягкий голос старушки. А в груди все сжимается от знакомого мне языка.

— Вы говорите по-английски! — восклицаю я, вцепившись ей в руку.

   Пожилая женщина снова посмеивается, сузив свои добрые глаза.

— Да, маленькая. Я понимаю твой язык. Его понимают все в нашем племени, но говорить на нем никто не хочет, — она приступает к осмотру моей ноги. — Так, давай посмотрим, что тут у нас, — вглядывается в стопу, а у меня сердце выбивает ребра, словно молот Тора. Эта старушка — мое спасение.