– Не буду, – миролюбиво откликнулась я, подергав рукой с наручниками. – А то вы потом меня в ограблении бургерной обвините. Нет уж. Из ваших рук я больше ничего брать не буду.

– Вот как… – жесткий рык мужчины заставил вздрогнуть, но лицо я-таки выдержала каменным.

– Более того, – не унималась, – как только вы свое богатство найдете – я увольняюсь.

Астафьев ничего не ответил. Я было решила, что наш разговор закрыт, как спустя полчаса он продолжил:

– У тебя же мама больная.

– Вот именно, – наши взгляды с боссом скрестились. Он буквально давил на меня ментально, сканировал рентгеном! Его сжатые зубы и вытянутая челюсть производили неизгладимое впечатление. Хотелось прямо на ходу из машины выпрыгнуть. Но я не сдавалась. Сглотнула ком и все же закончила мысль:

– Найду себе спокойную работу, чтобы не было риска «потерять» миллион долларов. Мамочка здоровее будет.

Астафьев скривился, как от лимона. Весь остаток пути он молчал, но атмосфера в авто царила, мягко скажем, недружелюбная. Изредка на меня бросались раздраженные гневные взгляды. Почему-то часто на голые коленки. Чем они так не угодили Павлу, оставалось лишь догадываться.

На какое-то время я даже успокоилась, а потом мы въехали на территорию закрытого поселка. Стоит ли говорить, что Астафьев жил не в сталинке? Разбитое озеро, высаженный парк, новомодные аллеи – все это было ерундой по сравнению с огромными, дорогостоящими домами.

Когда Павел Григорьевич припарковался около самого роскошного дома, я присвистнула:

– Говорите, денежек у вас больше нет?

– Это – память, – кратко, сквозь зубы отмахнулся он, заезжая на подземную парковку.

Тут же к нам подбежали пять девочек. Кто-то чай предложил, кто-то одежду подхватил, кто-то документы дал на подпись. В этом цветнике я чувствовала себя, мягко скажем, неуютно.

– Дамы, – без стыда и совести Астафьев прямо перед их глазами отстегнул наручники и толкнул меня вперед, – Это – Сонечка. Вы уж ее разместите, как царицу.

– В лучшей комнате дома? – наигранно улыбаясь, шагнула вперед блондиночка.

Окинув меня насмешливым взглядом, Астафьев вдруг выпалил:

– Не-а. В темнице сырой или в охраняемой башне.

Девушки вокруг меня закашлялись, а я закрыла лицо руками, беззвучно застонав. «Начинается цирк!», – вынуждена была признать, мечтая провалиться сквозь землю от стыда.

– П-простите? – естественно, никто юмора нашего местного Петросяна не понял.

Прочистив горло, Павел Григорьевич заговорил уже совсем серьёзно, без капли позитива:

– Говорю, в комнату с камерами ее, и чтобы на окнах решетки были. И Пете скажите, чтобы под комнатой ее караулил.

Босс куда-то резко испарился, а та самая блондиночка повела меня вглубь дома. Пока шла за ней по узкому коридору, не могла избавиться от мысли, что слишком уж у нее юбочка узкая, прямо по швам трещит. Да и блуза странная, прозрачная. Я бы в такой постыдилась даже на пляже лежать, а она хозяина дома вышла встречать.

Вывод напрашивался сам: либо они с Астафьевым УЖЕ спят, либо блондиночка над этим активно работает.

– Меня Светлана, если что, зовут, – звонкий голосок сразу показался мне надменным. Прямо чувствовались в нем лютая неприязнь и нежелание разговаривать.

«Это так у вас принято гостей встречать? – фыркнула я про себя. – Хоть и пленных…».

– А мое имя вам не понадобится, – мягко и приветливо я дала ей понять, что со мной в таком тоне общаться не получится. Пусть свои коготки в другом месте выпускает.

Звонкий заливистый смех полоснул по нервам. Высокий и громкий он буквально напоминал мне то жуткое чувство, когда кто-то скребет ногтями по стеклу. Блондиночка даже замерла посреди коридора, чтобы обернуться на меня с нервной улыбкой и злым взглядом: