Болью далёкой, забытой, глухой:

Дом над лесной безымянной рекой…

Брошь на полу (но когда же, и где?)…

Ночь… серебристая рябь на воде…

…Нет ничего. Только тусклая брошь,

Женское имя и лунная дрожь…

Всё уже было. Написано ль, сказано…

Всё уже было, не плачь…

Жизнь одинакова – мы с тобой разные, —

Главная из незадач.

Все уже было. И наша история

Тоже была много раз…

Клоун на гвоздике, осень за шторою…

Свет так же медленно гас.

Так же какой-нибудь пра-прародитель мой

Жил – огород городил,

И – вот такою же ночью мучительной —

Те же слова находил…

Я живу неправильно —

Всё хожу-пою себе,

Не пишу сценария,

Подвожу продюсера.

Я живу не вовремя -

Всё грущу о прошлом я,

А о нем истории

Пишут нехорошие…

Я живу не рацио,

Я живу – как хочется,

А таким засранцам, нам,

Нету места в обществе…

А ведь был – ох! – парень я!..

Подавал надежды я,

И латышка Мара мне

Говорила нежное…

…Брошу «ахи-охи» я,

Да женюсь на Маре я,

Заварю я кофея,

Напишу сценария…

Любимая моя! Колымской пионеркой

Вошла ты – ворвалась! (о, жизнь моя! – держись!..)

И всё, что было «до» – поблекло и померкло,

А «после» – только ты… На всю большую жизнь…

О, светлая моя! Из «Золотого рога» —

Из бухты, где трепанг таращится со дна —

Ты в дальнюю меня отправила дорогу,

И в ней была со мной – всегда! – лишь ты одна…

И песни над Курой – «высокия печали»…

И вечный полухмель тифлисского бытья,

И тосты, и стихи, что в честь твою звучали…

И дождь… и кипарис… Как я любил тебя!

Черкешенка моя!.. С Казанского вокзала

Твой поезд отходил, в ночь, в 23.05.

«Скажи мне что-нибудь!» – заплакав, ты сказала…

«Как я люблю тебя!..» «Ещё!.. Скажи опять!..»

Как шёл тебе акцент – латышке длинноногой!..

На взморье старый дом, и – ветер в ставни бил… —

Не жил я – что скрывать! – за пазухой у Бога,

Но – у Богини… О! – как я тебя любил!..

И – в Альпах – мой портрет писала по ночам ты —

И пес лежал у ног, и в лунном свете – двор…

И были от тебя – от рыжей англичанки —

Мы оба – без ума! – и я, и лабрадор!..

О, как я отбивал восторженно ладони,

Как гордо задирал на всех французов бровь,

Когда рукоплескал зал – стоя – в «Одеоне»

Тебе – о, mon amoure! – тебе, моя любовь!

Я счастлив был с тобой. В каких бродили парках!..

Какие мы с тобой изведали края!..

Спасибо же за всё, за все твои подарки —

Красавица моя!.. Любимая моя!..

…Ты таешь,

Недоуменно улетаешь,

На летном поле оставляешь

Мужчин, тебе глядящих вслед…

Их нет.

Они ушли с аэродрома

По дружбам, службам и по жёнам,

И я один – не пьян, но болен —

Остался там, на летном поле,

На много лет.

Откуда б ты ни улетала,

Повиснут городов провалы

Во времени, в судьбе моей;

Насколько б ты ни прилетала,

Любимая, смертельно мало

Минут и дней.

Когда-нибудь – когда-то – было —

Нам лето в спины, в лица било,

Срывало с мест, дразнило волей —

И хоть была погода летная,

Но всё ж сажали самолеты мы

На летнем поле, летнем поле…

(Ещё мы не обручены,

Друг друга мы ещё не знаем,

Аэрофлоту жизнь вверяем,

Не зная, что обречены…)

Ты таешь, не успев проститься,

И не оглянешься назад,

Где филармониевой птицей

Пою за девять пятьдесят…

…И медленно, и медленно,

Покачивая крыльями,

Покатится мгновение,

В которое не жили мы…

И были друзья – их мало.

И были враги – их много.

И рифма моя хромала,

На ту, иль другую ногу…

И в этой неровной жизни

(то рыжая, то – брюнетка)

Не очень любил я ближних,

И дальним грубил нередко.

Любил – голубик-смородин

Таежную раннеспелость…

И был я почти свободен,

И пел, когда сердцу пелось.

(На мотив Г. Табидзе)

Ожило сердце… И – вздрогнул, очнулся я,