А на руинах эсэсэсэра,
На всех пепелищах, что впереди,
Смерд призывает красного кхмера,
Народоволец зовет эсера,
Дроздовец – каппелевца: «Гряди!»
И, опрокинув Ковчег Завета,
Солдаты Набукко свистят плетьми…
Европа, бедная Лизавета,
Не возвращайся домой к семи!
Успение
На острове Кефалиния (Кефалония) у образа Пресвятой Богородицы Гравальётисса в селе Пастра в Праздник Успения зацветают сухие стебли лилий.
На Кефалинии
В изгибе линии
Береговой
Волною квасима
Стопа Герасима
Да пихт конвой.
А на Успение
Землетрясение
Повалит ниц,
И руки нагие
Летят к Панагии
Под сердца блиц.
Об жизнь колотитесь,
Всего боитеся,
А днесь смелы
У Спелеотиссы,
У Портаитиссы,
У Сумелы.
Что ж, слёзы, льётеся
У Гравальётиссы?
Нетленен Свет!
И в изобилии
Плодятся лилии
Сквозь сухоцвет.
Пушкин и даль
Авда – халд. раб, слуга Божий
Причастили Авду,
Ожил поутру:
«Даль, скажи мне правду,
Скоро я умру?»
Пасквили да ковы,
Бабы да долги…
За словарь толковый,
Даль, ему не лги.
За клистирной трубкой
Сломанный крестец…
Пот обтерли губкой,
Близится конец.
Потеряли Авду,
Божия слугу.
Даль, скажи нам правду,
Что ж ты ни гугу!
Выбор
Из двух выбирала зол —
Выпал горький подзол.
Из семи выбирала зол —
Стёк по стёклам тосол.
Дожидалась десяти зол —
Насидела мозоль.
Выбрала из одного зла —
И душу спасла.
* * *
Не называй своего имени, когда звонишь.
Или, если ты думаешь, что я могу обознаться
И спросить: «Кто это?», —
тогда шалишь —
Дело плохо, и нам пора закругляться.
По тому же, что мы заострили, судя,
пришла весна, —
Только ей в таком градусе
равноденствия не достигнуть.
И нетрезвая данность дана нам с тобой сполна —
Тут ни дать и ни взять. Тут не выскочить —
только спрыгнуть.
Да и разве зовут по имени в этом бреду?
Лишь по уровню тайной влажности различают.
И прощения здесь не ждут, и души не чают,
Но бегут по-щенячьи, разлапясь на поводу.
Никогда, никогда не бери от меня кольцо
С моим знаком двухвостым, с сомнениями двойными!
От всего отпереться могу, не признать в лицо.
Но по голосу…
Больше не смей называть мне имя!
Редкие языки
На языке танема сегодня говорят 4 человека
Когда б меня в пединституте
Учили на инуктитуте,
На камикуро – вот те на!
Я говорила бы «кавали»,
«Полио» и «катуйкана»,
И вы меня б не узнавали,
Не понимали б ни хрена.
Но если бы родную школу
Изместь на остров Ваниколо,
В австронезийскую подветвь,
Где каракатицы и крабы,
Я предзаказов набрала бы,
Как блох в малиннике медведь.
А так – я говорю по-русски,
Уже считай что по-этрусски,
То с Лунтиком, то с Пикачу,
Мычу необратимо немо,
Как бы на языке танема
С тремя кентами лопочу.
* * *
Совпал с прямым обратный счет разлуки,
И вышло нам увидеться, когда
Истлели наши правнуки, а внуки —
На киселе десятая вода.
И так все происходит неотложно,
И так необратимо – оттого,
Что мир, где нам с тобою было можно,
Истек – мы не заметили его.
Но, вопреки эпохам тренировки,
Не сходят даром нам обиняки:
Ты жизнью платишь за мои шифровки,
Я – за твои эзоповы звонки.
Версень
Мостом речное русло вышив,
Перепоясав, как ремнём,
Москва, ты помнишь ли о нём:
Иван Никитич Беклемишев,
За колкость прозван Берсенём?
Владел подворьем за восточной
Стеной Кремля
И над канавой водосточной
Ходил, внемля
Реки чуть слышимому току,
И на манер
Европский был от власти сбоку —
Оппозиционер.
Но что нам день позавчерашний,
Когда с моста наперехват
На Беклемишевскую башню
Видеокамеры глядят?
И там, где берег удлинённый,
Покатывается едва
Берсень, крыжовник отклонён —
ный —
С плеч сорванная голова.
Зачем, вся в зарослях безостых,
Молчит земля?
Зачем калифа девяностых —
Вон из Кремля?