Люси потуже затянула пояс платья, которое теперь сидело на ней, как на опроставшейся роженице, специально пошившей сей балахон для ношения во время беременности, и энергично зашагала по направлению к улице академика Павлова. Она не стала прогонять подкатившее к ней такси, которых в последнее время расплодилось несметное количество, и в радостном возбуждении охотно взобралась на сиденье.
Таксист, молодой ещё парень лет тридцати, с интересом посмотрел на Люси.
– Детка, ты выглядишь на сто долларов! – восхищенно произнёс он.
Не доехав до дома, Люси вышла на улице Ленина и, отвалив таксисту безумные чаевые из своих почти опустевших амбаров, заскочила в первую попавшуюся кондитерскую. Там она выбрала большое марципановое пирожное в виде коренастого мужского фаллоса и, растягивая удовольствие, съела его всё без остатка. Чёрт побери, должна же она была хоть как-то отпраздновать такой счастливый день!
* * *
Эдуард Лаврентьев гнал кроваво-красный «олдсмобил катлас суприм» по нагретому асфальту пустынной дороги. Август выдался очень тёплым, и ещё утром Эдуард нажатием кнопки убрал виниловую крышу кабриолета. Но по идиотской привычке он продолжал восседать за рулём диковинной иномарки в отливающем металлом дакроновом костюме, лишь слегка ослабив галстук.
Рядом с вальяжным, полноватым и солидным Лаврентьевым сидел светловолосый мальчик лет семи, в котором даже при всём желании было трудно признать его сына. В отличие от своего дяди племянник был одет по-летнему: короткие штанишки на лямках, клетчатая рубашка-полурукавка и неизменные дырчатые сандалики в ансамбле с белыми носочками. И Эдуарду, и его юному пассажиру безумно нравилась быстрая езда и летящий навстречу открытой машине озорной ветер. Настроение Эдуарда упало лишь тогда, когда он заметил впереди голосующего автостоппера.
Он недовольно пробурчал себе под нос:
– Этого нам только не хватало!
По этой дороге мало кто ездил, и Эдуард с тоской посмотрел в зеркало заднего вида в тщетной надежде разглядеть идущую следом машину. Но он уже знал, что не сможет отказать голосующему. Эдуард только снаружи выглядел несколько высокомерным, но в груди у него билось сердце добряка.
– Возьмём? – улыбнулся он мальчику, и тот согласно кивнул.
Эдуард плавно затормозил, съехал на обочину и удовлетворённо причмокнул языком.
Стоппером оказалась миловидная девушка лет двадцати четырёх с широко расставленными большими зелёными глазами, яркими пухлыми губами и светлыми волосами, собранными в высокую причёску, оставлявшую открытыми крохотные полупрозрачные ушки. Незнакомка была одета в летнюю блузку и джинсы, сидевшие на ней как влитые, а на её изящных ножках красовались открытые спортивные туфли. Через плечо у неё висела видавшая виды торба, из которой выглядывала светло-коричневая ветровка.
Эдуард подумал, что именно так одевается большинство путешествующих автостопом девушек.
Остановив машину, он перегнулся на сиденье, помогая мальчику справиться с дверцей, и когда она распахнулась, галантно предложил незнакомке:
– Садитесь, пожалуйста!
Женщина одарила Эдуарда благодарным взглядом.
– Простите, что побеспокоила вас.
– Ерунда! – убедительно произнёс носивший Эдуард, буквально пожирая девушку глазами из-под тонированных очков в уникальной золочёной оправе. – В рекламном проспекте на мою «абордажную саблю» утверждается, что она «снабжена сиденьями шире диванов».
После секундного колебания женщина забралась в машину и осторожно захлопнула дверцу.
– Сын? – улыбнувшись мальчику, спросила она Эдуарда.
– В некотором смысле, – неопределённо ответил Лаврентьев, выруливая с обочины на асфальт и разгоняясь. – Племянник.